Евгенией Сомов - Обыкновенная история в необыкновенной стране

Днем из репродукторов мы услышали:

— Заключенные, завтра в помещении бывшего склада начнет работать медицинская часть. Бригадирам составить списки больных и установить очередь.

Заведующей медпунктом оказалась высокая худая женщина, затянутая в китель с погонами капитана. Для нее сразу же нашлась и кличка — «Эльза Кох».

Как-то к нашей группе, что-то обсуждавшей в центре двора, подошел этот майор, новый начальник, и, как бы заигрывая, обратился к нам:

— Ну, что, бригадиры, работать-то будем начинать?

— Да уже давно мечтаем, гражданин начальник.

— А это где тебя так угораздило? — притворяясь наивным, обратился он к Гримаку, увидев окровавленную повязку на голове.

— Да вот на свадьбе вчера выпили много, да и подрались с ребятами, — ехидно шутил Гримак.

Начальник как бы пропустил это мимо ушей.

— А какие претензии ко мне имеете?

— Нужно бы главного преступника, начальника режима Калинина, снять и отдать под суд!

— Снят уже! — отрезал майор и пошел дальше.

Апофеозом всему было появление кино в зоне. Еще до обеда на автомашине привезли оборудование. На большой стене в столовой был установлен экран, а на противоположной стороне пробито в стене отверстие для проектора. И начали каждую субботу гонять для нас фильмы, захваченные как трофеи в Германии. Это были в основном фильмы берлинской студии «УФА»: «Станционный смотритель», «Ночной бал» с Марикой Рекк и Сарой Леандр, «Голубой ангел» с Марлен Дитрих, «Фридеман Бах» с Густавом Грюндгенсом, а также все три серии «Тарзана». У всех это вызывало восторг. Была установлена очередь по бригадам, и фильмы шли по пять сеансов в день.

Не только у нас в лагерном отделении, но и во всей стране жизнь начала изменяться. Кремль стремился показать всему миру, что СССР — нормальная демократическая страна. Советские представители в ООН рядились в костюмы демократов и отказывались признавать у себя в стране многомиллионные лагеря принудительного труда.

Хаджибекиров закончил свою работу, и списки обновленных бригад были готовы. В зону вернулись из военного госпиталя некоторые раненые.

Однажды из вахты вышел какой-то новый для нас лейтенант КГБ и направился с набитым портфелем, в сопровождении двух сержантов, к зданию, где раньше пребывал Дашкевич. Это был новый оперуполномоченный: толстый, с розовым лицом и короткой стрижкой, он медленно вышагивал, озираясь по сторонам. На его лице была написана какая-то гневная амбиция: «Ну, погоди! Я тебе дам!». Словом, это был обычный оперуполномоченный КГБ.

А где же наш капитан Дашкевич? Кто был этот человек, мы так и не узнали. Он исчез так, как, видимо, и должен был исчезнуть. Уж слишком был он необычен для такого лагеря, как наш. В КГБ таких долго не держали.

Утром как ни в чем не бывало заиграл горн «на развод», из бараков повалили люди выстраиваться у вахты. Наконец, ворота распахнулись, и все возвратилось на круги своя. Ох, победа ли это?

Советского школьника еще в тридцатые годы систематически готовили к предстоящей войне. Никто не сомневался, что она придет — доблестная, великая. И вот тогда-то уж весь мир увидит, как сильна советская система и сколько в этой стране героев. Мне часто вспоминалось, как все к этому шло.

Идет урок военного дела. Для нас, учеников, эти уроки были большим развлечением, как бы военной игрой. Учитель, так называемый военрук, добрый малый, почти никогда никого не спрашивает, оценок не ставит, а только сам все показывает и рассказывает. Но сегодня особый урок: у нас гость — участник боев у озера Хасан, командир взвода. Появился он в классе весь сияющий, наголо побритый, в хрустящих сапогах и с двумя красными кубиками на лацканах гимнастерки. Наконец-то настоящий военный, а то наш военрук, хотя тоже в гимнастерке, но уж больно какой-то домашний.

— Мы на границе знали, — начал он, — что самураи уже давно зарились на нашу территорию, и поэтому техника была подтянута к границе заранее. Все началось ночью. Я лежал в дозоре, в то время как с другой стороны реки полетели в воздух осветительные ракеты. А потом смотрим, — ползут они к реке…

Я слушаю его и вспоминаю слова военной песни: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки…».

Образно и складно рассказывает он нам, видно, что возят его из одной школы в другую.

— Вот когда наши бойцы в атаку идут, так с криками «ура», а ведь они, япошки, так совсем по-другому: «банзай — банзай» орут. Смешно, да и только. И штык у них короткий, как ножик, не сравнять с нашим…

И тут он стал вдоль рядов парт ходить и штык японский показывать, и даже в руках подержать давал. Нам с Костей Бешковичем страсть как захотелось именно такой штык иметь дома. Больно уж красивый! Да где его возьмешь?

На военном деле разрешалось садиться в классе, где захочешь и с кем захочешь, например, мальчик с мальчиком. На военном деле к нам, мальчикам, отношение особое, ведь мы будущие воины!

Рассказ закончен. Пошли вопросы.

— А вот вам приходилось ходить в штыковую атаку?

— Да, была и такая задача.

— А куда нужно штыком колоть?

— Да уж лучше всего в грудь его поразить.

Глаза у наших ребят начали нехорошо поблескивать. Наверно, каждый пытается представить, как это штык сквозь грудь проходит, а оттуда кровь фонтаном хлещет.

Нападение Красной армии на японские пограничные войска на озере Хасан и на реке Халхин-Гол было только прелюдией к еще большей военной кампании на Карельском перешейке против Финляндии.

Это было летом 1940 года. Мы жили на даче в деревне Каупиллово, близ станции Лисий Нос на Финском заливе. Наши хозяева дачи, большая семья с детьми, говорили по-русски с еле заметным акцентом. Как оказалось, они происходили от финнов, которые живут на этой земле спокон века. Вдруг однажды мы слышим, что хозяйка громко плачет в своем домике. А через неделю приходит к нам сам хозяин и просит заплатить за дачу вперед: их как финнов всех выселяют.

Рано утром собралось у нас на большом дворе много жителей деревни, и все бабы плачут. В центре две подводы, нагруженные узлами, — все имущество, которое им разрешили взять с собой. На подводах сидят их дети — наши товарищи по играм. И куда их выселяют, одному Богу известно. А главное, за что? За то, что они финны!

Вскоре началась, так называемая финская кампания.

В школе с утра пионерская линейка в большом зале:

— Финская артиллерия обстреляла нашу территорию тяжелыми снарядами, и их войска готовились перейти в наступление по всей границе на Карельском перешейке. Наша Красная армия вынуждена была предпринять контрмеры. Мы будем громить белофиннов на их же территории.

Частичка «бело» добавлялась ко всем, против кого мы начинали агрессию: «белополяки», «белофинны». Вот только «белояпонцы» как-то не получалось.