Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)

Чтобы как-то выправить изложение, спешу сообщить, что союзники Васина подготовили архитектурный эскиз предполагаемого сооружения, высчитав кубатуру объемов и подыскав для церкви место на Васильевском острове возле залива. Коля же Васин изготовил макет церкви. Чтобы более не тревожить прах великого Джона и не мусолить тему Васина, приведу еще пару храмовых миниатюр.

Решил Васин Храм Джону построить, а денег у него нет. Тогда стал Васин писать письма – Собчаку, Ельцину, битлам. В письмах тех намек – дайте мне двенадцать миллионов долларов, а я вам Храм построю, станем там вместе тосты орать за битлов, рухнем в клевость, поймаем кайф. Вот выдержки из письма к Полу Маккартни: «Привет тебе из России, из города Санкт-Петербурга…Мы информируем Россию и мир об идее Храма, проводим общественный опрос и видим, что практически все нуждаются в райском месте… Мы приглашаем тебя посетить Россию, Петербург и офис Храма Джона Леннона… Мы примем любые твои условия, оплатим твой визит… Мы хорошо помним слова Джона: „Было только два человека, с которыми я с удовольствием работал больше пяти минут – это Пол и Йоко“. Мы надеемся когда-нибудь увидеть лучшего друга Джона Леннона…»

Этим текстом Васин нанес Маккартни несколько оскорблений. Во-первых, подумал, конечно, Пол: «Почему Храм Джону, а не мне?» Любой артист эгоцентрик и считает себя пупом Вселенной. Во-вторых – Маккартни, скорее всего, вытошнило, когда он увидел свое имя рядом с именем Йоко – разрушительницей «Битлз». В-третьих – расходы Маккартни по предлагаемой поездке приблизительно следующие: персональный самолет, этаж в «Европейской», охрана, переводчик и т. п. Таких денег у питерских битломанов нет, а у старины Пола имеются. Про деньги лучше б не заикаться.

Никто не ответил Коле Васину. Гады они, одним словом. А было б интересно почитать письма.

Чтобы у читателя не сложилось впечатление, что автор этакий тупой юморист, приведу комментарий к архитектурному предложению, сочиненный Президентом Комитета.

Храм должен представлять собой здание неправильной формы со скалообразным силуэтом. Вместимость – около тысячи человек. Высота – 50 метров. Обязательно на открытом месте, рядом с большой водой. В скалообразных формах Храма должны угадываться электрическая гитара или несколько гитар. На самом верху Храма огромный (7 метров в диаметре) оранжевый, а-ля солнце, шар с надписью «Все, что тебе надо, – это Любовь». Немного ниже и в стороне от этого шара другой шар (5 метров в диаметре), голубоватый, с надписью «Дадим Миру Шанс». Оба шара медленно вращаются и излучают свет в любое время года.

В недрах Храма-скалы находятся помещения разной величины и формы – хранилища рок-культуры, вспомогательные службы.

Пол в главном, праздничном холле должен быть всегда теплым и светящимся. Снаружи и внутри Храм должен быть покрыт маршрутами в виде рок-символов и образов, связанных лестницами, лифтами и переходами.

Этот Храм никогда не примелькается, благодаря «ломаным» формам он будет давать фантастическую игру света и тени… Это сооружение будет похоже на последний аккорд на пластинке «Сержант Пеппер»…

Этот Храм, который уже есть в душах, осталось только построить и зажечь.

Гостеприимный дом открытых дверей, он будет принимать гостей со всего света и станет символом Санкт-Петербурга, так же как статуя Свободы в Нью-Йорке. Гимном Храма станет песня «Битлз» «Все, что тебе надо, – это любовь». На наивысшей точке будет развеваться бесцветный флаг, который будет всегда цвета неба.

Кайф «Кайфа» пора заканчивать. Он получился путаным, смурным и эмоционально не выдержанным. Таким и случилось историческое время, о котором я повествовал, рассматривая его через мажорный рок-н-ролльный квадрат. Вторую часть обещаю написать по-другому.

Если перейти мост Сулли, то окажешься на бульваре Генриха IV, короля-отступника, перешедшего из протестантизма в католицизм после знаменитой фразы о том, что, мол, Париж (то есть трон) стоит мессы. Бульвар ведет к площади Бастилии. Но ничего интересного здесь, как и в вероотступничестве, нет – какое-то полицейское учреждение и с десяток дорогих магазинов. Поэтому я сворачиваю с моста на Сен-Поль, продвигаюсь по паутине улочек. Зачуханные дворики превращены в милые сердцу прохожего гнездышки. В этих гнездышках – магазинчики изящной утвари и махонькие кафе. Тут одинокому туристу есть на что потратиться. Но я не турист. Просто у меня времени избыток.

Десять лет назад мне приходилось работать истопником в кочегарке, но последующие удачи освободили от этой полезной для самоуглубления, но социально малопочтенной профессии.

Собственно, по образованию я историк, имею университетский диплом. Но Провидение опять же распорядилось по-своему, и по диплому я не работал. Однако образование сказывается в желании классифицировать явления. Рок-н-ролл же слабо поддается классификации – слишком уж много тут перемешано противоречивого. Русская, склонная к рабству и бунту натура и афроамериканская импульсивность. Русско-африканское развиздяйство, одним словом. Можно тут Пушкина вспомнить. А можно и не вспоминать…

На площади Бастилии монтируют аттракционы. Скоро здесь заездят на электрокарах и закрутятся на каруселях французские дети. Этот сюжет я помню по прошлому году – за успехи в труде и учебе я водил сына на площадь, где он пускал на ветер мои сбережения.

На зеленоватой от патины колонне золотой Меркурий спешит куда-то по торговым делам. Колонну установили в честь очередной буржуазной революции, 1830 года, и Меркурий, если я правильно опознал его по крылышкам, уместен.

Обхожу площадь и по узкой и прямой улице направляюсь на север. Минут через двадцать-тридцать я упрусь в стену кладбища Пер-Лашез и истрачу там лишнее время, если не начнется дождь. А его, похоже, не будет – огромное туман-облако зависло над городом, сыро и от сырости холодно, но дождем не пахнет…

Опять весна разродилась первой травой и Петербург вздохнул полной грудью. Хотя и хилая случилась зима, но она совпала с первой волной инфляции. Все обесценивалось, и в этой уценке хотелось видеть близость перемен к лучшему, которое, как всегда, не приходило. Рубль начал вызывать беспокойство.

В театральном издании «Антракт» только что вышло мое музыкальное эссе, и от Бориса Березовского (не московского монстра, а питерского издателя) я получил некоторое количество теряющих силу рублей. Во время инфляции нечего церемониться с деньгами. Я и не собирался. Поднимаясь по роскошной дворянской лестнице Дома актера, наткнулся на Анатолия Августовича «Джорджа» Гуницкого. Чернобородый Джордж смотрел на меня мрачно, но без угрозы. Последние месяцы Гуницкий отказывался вступать со мной в беседы по каким-то своим внутренним причинам, а тут вдруг поздоровался первым и заговорщически предложил: