Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)

– Давай выпьем?

– Не вижу противопоказаний, – согласился я стремительно.

– Только мне нужно встретить одного человека и переговорить с ним об актуальных вопросах абсурдизма.

– А я могу заменить человека?

– Нет, к сожалению. Это разговор профессионалов.

– О’кей! Я подожду тебя в зале.

Поднявшись в кафе, я взял кофе в баре и сел за столик, огляделся. Когда-то в этой дворянской зале Наташа Ростова замирала от нового ужаса, ждала танцоров и женихов. Теперь тут сплетничают театральные работницы и трескает водку кто попало.

Знакомых я не нашел. Джордж задерживался. С ним мы знакомы очень давно. Двести пятьдесят лет назад, еще играя в раннем составе «Аквариума» на ударных, Джордж купил у группы «Санкт-Петербург» тактовый барабан. Мы частенько встречались в «Сайгоне» в семидесятых – восьмидесятых. Тогда Джордж учился в Театральном институте и уже «подсел» на абсурд. Пару раз, предполагая сделать быструю литературную карьеру, я затаскивал Джорджа на собрания литературного объединения, которые вел поэт Леонид Хаустов. На собрания приходили производственные поэты, и карьеры мы не сделали, но однажды все-таки напились прилично, сидели где-то возле гостиницы «Выборгская» на поваленном дереве и тупо слушали, как редактор многотиражной газеты, большой дядя Игорь Западалов, истошно декламировал в ночь:

Почему-то птица эта запомнилась мне на всю жизнь! Одним словом, мы с Джорджем плыли в одном времени, через нас перекатывались все те же и разные волны…

Джордж подсел ко мне радостно-возбужденный.

– Что-нибудь новенькое в мире абсурда?

– Не хочу пока говорить. Это секрет. Вся наша жизнь – абсурд.

– Такой абсурд нам не нужен.

– Нужен – не нужен, но надо его принимать таким, какой он есть.

– Надо в нем участвовать и изменять.

– Изменять абсурд? Это нонсенс.

– А выпить?

– Так мы уже выпиваем.

Вглядевшись, я понял, что Джордж как всегда прав. В моей руке оказался стакан с красным вином, и, судя по всему, я уже из него пригубил – сладко-липкая жидкость медленно катилась по пищеводу.

– И где ты такое «бордо» достаешь?

– Есть, есть еще места в Петербурге!

Джордж любил дешевые портвейны, иногда любил выпивать в парадных, находя в этом какую-то молодежную и хипповую романтику…

Не стану описывать всего процесса. Иногда важны не действие, а результат. В результате часа через два мы поперлись в Рок-клуб на улицу Рубинштейна, точнее, в то, что от Рок-клуба осталось к началу девяносто второго.

Совсем еще недавно вокруг Рок-клуба кипели музыкально-политические страсти. Каждый перестроечный год проходили фестивали, и они оставались кровоточащей раной в теле советской власти, которая была связана по рукам и ногам горбачевским плюрализмом и не могла разогнать наши хулиганские мероприятия. Апофеозом деятельности Рок-клуба можно назвать фестиваль восемьдесят восьмого года на Зимнем стадионе. Когда-то в юношестве я на Зимнем стал мастером спорта. В восемьдесят восьмом власти попытались фестиваль прикрыть, ссылаясь на пожарных, но алисоманы, дэдэтэлюбы и свиньефилы выстроились в революционную колонну и пошли на Смольный под транспарантами, возглавляемые Борзыкиным из «Телевизора».

«Санкт-Петербург» тоже выступал на Зимнем, и концерт удался, был снят на «бетакам» «Русским видео»…

То, что не удалось советской власти, без шума совершила инфляция. Буржуазии, пришедшей к власти, не требовалось более социальных позывов русского рока. Буржуазия хотела передела собственности и чувственных наслаждений. И того, и другого на всех никогда не хватает. Рок-клуб остался с народом, и его администрация, еще не понимая, что происходит, стала грустить и искать забытья прямо на рабочем месте…

В глухое позднее время мы вошли в темный двор. Холодный ветер вырос из недр мая. Так часто случается в Петербурге, когда после бодрого майского дня к ночи наступает почти что февраль.

– Да кто там сейчас есть? И кто нужен нам? – бубнил я, но целенаправленный Джордж отвечал уверенно:

– Там всегда есть.

– А пить?

– И пить.

К весне в распоряжении Рок-клуба остался лишь зальчик на первом этаже с окнами в ободранный дворик со словами «Цой!» и «БГ!» на стенах.

Джордж уверенно проник за дверь, и я ступил за ним. Еще недавно мы тут работали с молодежью, рассуждали о прекрасном, старались привить правильный эстетический вкус. Да, видать, в чем-то промахнулись. Зальчик представлял теперь собой жуткое зрелище. По полу были разбросаны газеты и буклеты. На плакатах с лицами Цоя и БГ сидели какие-то хипповато-диковатые почти что дети. Пахло псиной и табаком. Две желтоватые лампочки по полтора ватта каждая еле освещали пространство, и правильно делали. Из темноты возник президент Коля Михайлов, и Джордж стал наступать на того с вопросом:

– Что же это такое тут делается?!

Но Михайлов, человек средних лет со среднерусским лицом и бритым подбородком, лишь замахал руками, выкрикнув:

– Меня здесь больше нет! – и действительно растворился в пространстве.

Мы присели с Джорджем на кипы рок-газеты «Румба», словно на пеньки, и мастер абсурда достал из рукава очередную пинту «бордо».

Сделали по глотку, и я спросил:

– Анатолий Августович! Не жалко ли вам труда, таланта и изворотливости?

– Жалко, – согласился Джордж.

– Ведь мы сидим на газете, в которую вложен твой труд как рок-журналиста и редактора.

– Да, это так.

– А эти, с вашего позволения, дети! Сидят своими жопами на ликах рок-героев Цоя и БГ! И как-то тупо кайфуют. Этому ли мы учили людей долгие годы? Не Рок-клуб, а ночлежка, бомжатник какой-то!

– И это верно. Но такова правда момента. Все сгнило.

– Нет! Мы не об этом мечтали в годы светлого отрочества.

Конечно! Мы думали о другом. Мы хотели выпить вина и потрепаться без проблем. Поболтаться по центру, а после разъехаться кто куда. Но мало мне подвластные внутренние силы, разбуженные химической формулой алкоголя, уже закипали в селезенке. Слово цеплялось за слово, складываясь в роль этого вечера. Мы придумывали себе роли и тут же играли их.

– Предметы и истины должны принадлежать народу! – говорил я.

– Именно для народа я их и создавал. – Джордж тоже загорался.

– Мы сейчас эти замечательные кучи газет вынесем на Невский и раздадим прохожим! – говорил я.

– Раздадим! – соглашался Джордж. – А может быть, и продадим. Только на Невском сейчас уже никого нет.

– Тогда мы их завтра раздадим.

– Ага. Но не завтра, а послезавтра. Завтра я объявлю по радио о времени и месте.

Джордж вел на питерском радио музыкальную передачу, и наша хмельная фантазия стала приобретать практические очертания.