Алексей Рыбин - Три кита: БГ, Майк, Цой

У него есть умение создать песню, которая органична, самодостаточна. Ничего в нее не вставить и ничего из нее не выкинуть. И аранжировку другую даже делать дико. Какая есть, такая и есть.

В этом смысле он – брат-близнец Кинчева. Их, этих парней, просто прет – они почувствовали, нашли то состояние, в котором рождаются песни. Не вялые, бессмысленные и неинтересные звуковые фактуры, а законченные песни.

Я пишу эти хвалебные строки, притом что не слушаю ни «Алису», ни «Чайф». Просто стараюсь быть объективным – насколько это вообще возможно.

Через несколько лет после наших концертов с «АУ» Цой именно такие песни и стал писать. Точнее, не стал. Научился. Он все время учился. Очень много слушал и брал отовсюду то, что ему было интересно.

Слушатели не слышат. Это большая засада. Поэтому в ближайшем будущем у нас не будет в панк-роке, скажем, своих The Boomtown Rats. «Олдскульные» парни, играющие «волосатый рок», никогда не продадут свои пластинки на мировом рынке, а что до современного звука – разве что Витька Сологуб сделает что-то интересное и свежее, других «свежих» артистов я не знаю. Разумеется, нет правил без исключений. И об исключениях я и пишу эту маленькую трилогию.

Второй московский концерт «АУ» случился на следующий день в каком-то подростковом клубе – сейчас молодым людям нужно долго объяснять, что такое советский подростковый клуб, ибо в современное понятие «молодежного клуба» он не укладывается совсем.

Это совершенно другая структура.

Здесь не быо ни танцев, ни концертов, ни бара, ни буфета, ни чиллаута, ничего здесь (там то есть, в советских подростковых клубах) такого «клубного» не было.

Обычно это был либо подвал, либо часть стандартного гастронома (вход сзади) – несколько комнат, в которых работали кружки (от вышивания до фотолюбителей), и небольшой зал, в котором обычно стояла пара теннисных столов.

Столы всегда были оккупированы местными гопниками. В зале же иногда репетировал какой-нибудь местный ансамбль, по большим праздникам играющий в этом зале какие-нибудь патриотические песни («День Победы» Тухманова, к примеру), после чего еще часик наяривал что-нибудь из репертуара «Самоцветов» или «Веселых Ребят», а местные гопники и самые отважные из простых ребят, гопников не боящиеся, в этом зале бродили, курили папиросы и иногда пытались танцевать («быстрые танцы»). Девушек на этих мероприятиях бывало мало – они боялись. А те, что не боялись и бывали, – лучше бы и не бывали.

Вот в таком странном помещении мы и играли. На приступочке, который условно можно было назвать сценой – сантиметров на тридцать площадочка возвышалась над полом, – стояла барабанная установка, собранная с бору по сосенке. С нормальной барабанной установкой она имела мало общего, это был какой-то совершенно левый барабан, стоящий на табуретке, выполняющий функцию «малого», гнутый и ломаный хэт, треснувшая тарелка – все совершенно не звучащее, «том» с пробитым пластиком и бочка, словно сделанная какими-то средневековыми ремесленниками. Ну и, конечно, усилители «Электрон» с двумя бытовыми слабосильными колонками и «УМ-50» («Усилитель Мощности»), прибор, который в ту пору имел любой мало-мальски уважающий себя самодеятельный вокально-инструментальный ансамбль, – тяжеленный железный квадратный контейнер с парой ламп, собственно, и усиливающих сигнал от гитары. Обычно «УМ» подключался к здоровенной самодельной колонке с корпусом из ДСП и парой хрипящих динамиков внутри. Динамики покупались у провинциальных киномехаников, скручивающих их из своих полупустых кинозалов.

Вот через это все и звучали первые панки России.

И звучали как-то на удивление слаженно – фальши и халявы вчерашнего, первого концерта не было.

Свин спел несколько песен – тех же, что и день назад, но сейчас – на трезвую голову и до конца (на «квартирнике» Рошаля он забывал половину текстов). За барабанами сидел Олег Валинский и играл ровно, мощно и чисто. Олег больше всего на свете любил Led Zeppelin, а к панку относился с отеческой иронией – хотя и был помладше остальных. Но играл он хорошо и главное ему было – играть. В те годы играть для публики вообще было роскошью, поэтому поклонник тяжелого рока выступал барабанщиком панк-группы с необыкновенным восторгом. Главное было – сидеть за барабанами, а с кем именно играть – уже не важно.

Цой стоял в углу со своей бас-гитарой и в паузе неожиданно взял электрическую шестиструнку и начал петь – две песни в его исполнении никакого фурора не произвели, поскольку обе они были совершенно никудышные, сейчас их уже никто не помнит. Однако товарищи по сцене слушали Цоя внимательно – никто не ожидал, что молчаливый Цой, просыпающийся только на «пикниках» Юфы, вдруг запоет на публике свои собственные песни.

Песни Витьки сильно уступали тем, что писал тогда Свин. У Панова вещи были стилево выдержаны, совершенно закончены, самодостаточны – идеальные для того времени панк-песни в духе Sex Pistols и первых двух альбомов Public Image Limited. Конечно, это были вещи, что называется, на любителя.

Песни, сочиненные на тот момент Витькой, были просто плохими – скучными и претенциозными, совершенно стандартными. «Вася любит диско», «Идиот» – даже странно было, что автор играл в одной группе с Максом Пашковым, который мыслил куда как интереснее.

Панк-рок не всколыхнул, не встряхнул СССР так, как перевернул то, что мы условно называем «Западом». У нас не было панк-революции. Революция была там, где существовал рок в виде мейнстрима, где его слушали, то есть потребляли тотально, где он был фоном, на котором люди росли и развивались.

Фон этот, казавшийся первые годы ярким и интересным, новым и открывающим какие-то пути к новым формам развития, самосовершенствования, постепенно обуржуазился, стал тусклым, не несущим уже каждодневных открытий и новых эмоций, не дающим положительного стресса, стимула к движению, он превратился в откровенно коммерческое предприятие, в которое было втянуто огромное количество любителей рок-музыки.

И вот миллионы слушателей, искренне поверивших едва ли не в мессианство любимых артистов, увидели себя обыкновенными дойными коровами. Вместо чистого искусства и просветления им предлагались билеты на концерты по умеренным ценам, а концерты были, в общем, все одинаковые, собственно, это был один хорошо отлаженный механизм по выкачиванию бабла у населения.

Люди были недовольны. Многие поняли, что рок-музыка превратилась в то, что Джонни Роттен чуть позже назовет «Великое рок-н-ролльное надувательство» и даже выпустит одноименную пластинку.

Панк-рок был вещью совершенно революционной, он поставил жирную точку в истории умирающего уже «рока первого поколения», и все интересное, что случилось после выхода первого альбома Seх Pistols, было уже совершенно другой музыкой.