Сборник статей - Личности в истории

Многие города Европы, Америки и Азии слышали его голос – Тагор никогда не упускал случая встретиться с простыми людьми и, читая лекцию либо отвечая на вопросы, поделиться своими наблюдениями, размышлениями, надеждами и тревогами. Он умел отдавать должное ценному и никогда не молчал, если что-то казалось ему недостойным или опасным. Поэта, например, покорили японцы – своей работоспособностью, жизнерадостностью, стремлением следовать духу времени. Но их подражание западным «воспитателям» в погоне за властью и наживой не могли не вызвать упрека. Похвалу любят все, а вот правду… Властей Японии мало обрадовали подобные высказывания, а интеллигенция страны по достоинству оценила смелость и прямоту Тагора. То же «разочарование» испытали и американцы: поэта восхищала энергия молодой нации, но ее склонность ко всему материальному и пренебрежение духовной жизнью очень встревожили.

Тагора упрекали, обвиняли, не понимали, и он расстраивался, переживал, но никогда не опускал рук и никогда не переставал верить в свою Мечту. 22 декабря 1918 г. он привел в свой дом весь мир: маленькая школа для маленьких детей в Шантиникетоне стала всемирным университетом Вишвабхарати – исследовательским центром, средоточием индийской культуры, местом встречи Востока и Запада. «Где весь мир соединяется в одном гнезде» – этот древний санскритский стих стал девизом нового университета.

Тагор не верил, что у разных народов существуют разные истины. Он верил, что знание едино и всеобще, но каждый народ получает и осваивает его собственным путем. «На каждой нации лежит долг хранить огонь своего светильника, одного из многих, освещающих этот мир. Разбить светильник всякого народа – значит лишить его законного места на всемирном празднике», – говорил поэт. Постепенно Вишвабхарати действительно стал «гнездом мира»: в него не просто съезжались ученые из разных стран мира – в него слетались близкие по духу люди, такие же энтузиасты и идеалисты, как Тагор.

А вокруг по-прежнему чаще не понимали и осуждали, чем поддерживали. Но дело Объединения для Рабиндраната Тагора было важнее всего в жизни, и ради него поэт готов был терпеть оскорбления и насмешки.

Вечный закон Тагора

Наверное, у большинства из нас знакомство с Рабиндранатом Тагором началось с «Последней поэмы»:

Каждый раз звуки этой песни, будто касаясь тонких струн души, пробуждают в ней воспоминания – о чем-то очень далеком, недостижимом – и самом дорогом сердцу, о том, к чему все время стремишься – и что неизменно от тебя ускользает, и ведет душу из жизни в жизнь, с отмели к отмели, к новым встречам и новым разлукам…

Любовь была его верой, его философией. Он любил людей, любил свою Индию, любил ее воздух, ее ливни, ее деревья и рассветы, любил жизнь и смерть, и тайну, которая их соединяет, и тайну, которая оживляет каждое явление природы и каждого человека. Любовь помогла ему вместить в свою душу боль и радость всего мира и каждого человека, ощутить свою ответственность за все, что происходит на земле, чувствовать глубокую нежность ко всему живому…

И заслужить ответную любовь и нежность.

Айседора Дункан, чье имя давно стало синонимом танца, родилась в Сан-Франциско27 мая 1878 года. Ее матери, после развода оставшейся одной с четырьмя детьми, приходилось много работать, поэтому Айседора с ранних лет была предоставлена самой себе. В своих воспоминаниях о детстве она благодарит судьбу за бедность их семьи, позволявшую детям вести свободную, не скованную запретами жизнь, близкую природе: «…именно этому обстоятельству я обязана вдохновением, приведшим к созданию моего танца».

Айседора Дункан

Благодаря матери все детство будущей танцовщицы было пронизано музыкой и поэзией. По вечерам миссис Дункан садилась за пианино и играла своим детям Бетховена, Шумана, Шуберта, Моцарта, Шопена или читала вслух из Шекспира, Шелли, Китса. Айседора часто говорила, что начала танцевать раньше, чем научилась ходить. Во всяком случае, в шесть лет она собрала соседских детей и открыла свою первую «школу танца». Когда ей исполнилось десять, они с сестрой уже имели широкий круг учениц и зарабатывали преподаванием. Они называли это новой системой танца, хотя тогда никакой системы еще, конечно, не было. Айседора импровизировала под музыку и обучала всем красивым движениям, которые приходили ей в голову.

Похоже, идея нового танца пришла к ней естественно, как дыхание жизни. А потом несколько лет проявлялась, оформлялась и становилась яснее.

Первые шаги к сцене не были легкими. Семья часто голодала. Но идеализм клана Дункан всегда помогал одерживать победу над материальными трудностями. Правда, полная непрактичность быстро сводила на нет едва появлявшиеся средства.

Молодость Айседоры была наполнена вдохновением и творческим энтузиазмом. Они с братом Реймондом начинали утро танцами в Люксембургском саду (тогда семья уже жила в Париже), а потом проводили долгие часы в Лувре, любуясь греческими вазами. Иногда им было почти нечего есть, но это не мешало рассуждать об идеях Платона, читать Шопенгауэра и «Критику чистого разума» Канта или плакать от восторга на представлении греческой трагедии.

Чикаго, Нью-Йорк, Лондон, Париж. Айседора постепенно приобретала известность и продолжала искать. «Я проводила долгие дни и ночи в поисках танца, который мог бы стать божественным отражением человеческого духа посредством движений тела. Часами я стояла неподвижно, скрестив руки на груди, прикрыв солнечное сплетение… я искала и наконец нашла главную пружину всякого движения, единство, из которого рождаются все разнообразные движения, зеркало, отражающее создание танца.»

Балет, считала Айседора, опирается на телесный центр и порождает искусственное, механическое движение, не передающее движения души. Она же искала внутренний источник, который передал бы движение телу. Тогда тело обрело бы прозрачность и стало проводником разума и духа. «Когда я слушала музыку, лучи и вибрации музыки струились по направлению к этому источнику света внутри меня, где преображались в духовное видение, зеркало не разума, но души; и с помощью этого видения я могла отобразить их в танце».

Она часто пыталась объяснить это артистам. Об этом пишет в своей книге Станиславский, который в то же самое время искал внутренний творческий двигатель актера и после встречи с Дункан пришел к выводу, что они ищут одно и то же в разных областях искусства.