Гильдебрандт-Арбенина Николаевна - «Девочка, катящая серсо...»

Это Гумилёв гадал обо мне по Библии, и такая вышла фраза. И после он сжег мое единственное злое письмо. Это было в Вогезах {349} .

Все очень давно.

<���…>

Духов день. Вчера видела во сне Березарка — но у него было не его <���лицо> (м. б., довольно красивое, но обрюзгшее и дегенеративное лицо, а хорошее и некрасивое лицо Щукина, на кот<���орого> он немного похож). Сегодня — Радловых, Анну и Сергея, за столом; после Анна давала мне объяснения по поводу моих книг, бывших у нее, — они не пропали, а где-то замурованы; она мне показала фотографию с коридорами, вроде публичной би<���блиоте>ки, где они должны быть. <���…>

Письмо от Ек<���атерины> Конст<���антиновны>. Вчера во сне улица, вроде Саперного, но проще и «дачнее», дом; вдали консерватория; толпы женщин… <���…>

Ходили с Мар<���усей> на «Золушку» {351} . В хронике Монтгомери. Оч<���ень> мил принц. Декорация Акимова, текст Евг<���ения> Шварца — Антон говорил, что я ему очень нравилась когда-то. Увы! Он нагадал мне счастливую жизнь!

Ек<���атерина> К<���онстантиновна> пишет о Радловых: они живы, хотя Анна очень плоха {352} . Их видала Ольга (?). Марина {353} жива! Маленькая моя! Она нашла свою мать. Как дика жизнь! Эта мать бросила ребенка — Маришу и теперь подбирает взрослую женщину.

<���…>

Е<���катерина> К<���онстантиновна> советует мне вернуться. Она была в Л<���енингра>де. Видела Ахматову, Глебову, Люшу {354} . У Ек<���атерины> были романы. Еще в прошлом году… И преданность Всеволода безгранична.

Ек<���атерина> плачет о молодости. Господи! Это главное в жизни — молодость, которую гадили, коверкали, отравляли. И которой больше нет…

…Ночь. Дождь идет. Ольга Агеева оказалась мерзавкой. Вал. Мол. умирает. Голлербах исчез с лица земли {355} . А Лев Льв<���ович> «в чинах» {356} .

<���…>

<���…>

Когда доходит до ссор, особенно чувствуешь свое одиночество. Получит ли Е<���катерина> Н<���иколаевна> {357} мое письмо? Хотя она немного старше меня, у нее есть связи с жизнью — из-за Алексея — а у меня никакой. Впрочем, это как раз наименее меня печалит (отсутствие детей). Я не вижу ни счастья, ни даже утешения в детях — мне в другое существо не переключиться, это не «моя судьба». Из всех знакомых людей на земле самая непонятная и чуждая мне бестужевская Воронова.

Переписываю рецепты оладьев. По Би-би-си о голубых диких гиацинтах на пути к Оксфорду и смешные описания девиц из Рус<���ского> Клуба.

У нас жизнь тяжелая, как у шахтеров в петровские времена. <���…>

<���…> Письмо от Екатерины Николаевны. Бедная! Ея судьба ужасна! {358} Почти все мои работы погибли безвозвратно, но я хоть рада, что она оказалась не дурной. <���…>

Пришла с вечера Антона Шварца. Моя маленькая Марина {359} в Париже! А Серг<���ей> Эрн<���естович> не в Москве, а в лагере {360} , Ольга стала работать администратором, а Евгения {361} перевели на немецкий и ставят в Германии. У Володи Ч. умерла жена. И про бедного Введенского верно {362} .

…Антон был со мной очень ласков и почтителен, наговорил комплиментов и великолепно читал «Шампанское» Чехова, «Незнакомку» и «Королеву Британии» (это мой заказ). Но З. вел себя по-дурацки, я пришла в ужас.

А Полонский по дороге устроил мне сцену при всех. Это очень нелепо тоже, разве он не понимает, что З. мне только мешал? Юрочка мой! Вот, судьба Марины как из мелодрамы, а у меня — серость дыма…

Завтра день именин Ал<���ексея> Ал<���ексеевича> {363} . «Алексей — с гор вода» {364} . Всегда вспоминаю. Ночь. Суббота. Стала нездорова с 27 на 28. Под пятн<���ицу> снов не помню.

Ходила смотреть «Dir Frau meine traume» [148], где играет вовсе не Ева Браун, а Марика Рокк. Сенсация! Мне лично безумно нравится испанский танец. Ругают Пастернака. <���…>. Тает. «И только madame никак не может вспомнить свою собственную смерть»… <���…>

Да! «Никак не может вспомнить…» М<���ихаил> Ал<���ексеевич> заплакал, когда я прочла ему записанный сон: и Всеволод Петров тоже. Говорят, на Украине большой голод. В Англии всякие ужасы после наводнений, хотя все на месте — и дерби — Н. П. >, и выставки, и балеты.

У Над<���ежды> Павлович в стихах весьма нелестные строчки о Гумилёве… но, как ни странно, напечатано все же — ведь его фамилия одна должна нагонять страх. А какие чудесные строки его памяти у Багрицкого! {365} Я за них полюбила Багрицкого. <���…>

<���…>

Это плохо, что я так умею мечтать, что это по силе заменяет гашиш, эфир, опиум. Если бы я это претворила в искусстве, как в дни моего рисования! — есть ли связь с мертвыми? Или я не стою, чтобы мне помогли?

А с живыми? Юра, верно, перестал меня любить, если он жив. Я не чувствую его помощи, его руководящей и спасительной силы. Верно, он отрекся от меня после моего романа с Зинкой. Стоило падать так низко! И я ведь что-то переживала — как-то его и любила. Но это такой ужас — одиночество — цепляешься за соломинку — ведь бедный Зинка — именно соломинка — глупый и слабый, самовлюбленный и беззащитный. Я его не кляну — это моя собственная вина, моя глупая слабость. Я удерживалась от Володи {366} , от Бахрушина — а тут не сумела. Если бы Юра знал все точно, он бы простил. Это гораздо меньше, чем Этот. Этого я люблю, как любят счастье. А по Би-би-си об очередной речи Де Голля, к которому во Франции относятся так почтительно.

Живите, Юрочка мой! А я…

Стало очень холодно. В четверг, «алым ударит в ставни» {367} , было теплым-тепло, весеннее солнце. В пятницу стала портиться погода. Едва набрали денег на Пасху. Маруся купила «Чудо», а печь нечего. <���…>

Пишет мне Маврина — а из Лен<���инграда> ничего! У меня нет конверта, и я не могу ответить. Снов не помню.

<���…>

Сдуру купила белое блюдечко — вместо моркови — за 7 руб.