Гильдебрандт-Арбенина Николаевна - «Девочка, катящая серсо...»

Я думаю, надо было «уберечь» от очень опасного Дон Жуана — интересного, хотя рябого, Тихонова.

Весной 20-го г. Гумилёв познакомил меня с Кузминым и Юрой. — На Спасской площади (еще зимний вид города). Потом Юра рассказал (или дал прочитать в дневнике): «Как странно, мне стала нравиться жена Гумилёва. Мне она раньше никогда не нравилась». Страннее всего, что такой приметчивый Кузмин не заметил разницы между мной и Аней.

Я не была тщеславна за себя — никогда! Но у меня было желание, чтоб мой избранник был «во главе».

Позже, уже после смерти и Блока, и Гумилёва, я в дневнике Блока прочла несколько грустную фразу Блока об этом событии! [См.: Блок А. Записные книжки. М., 1965. С. 504.] Увы! и спустя годы, у меня было немного злорадное чувство… Гумилёв не был способен по характеру — на интриги… но… мне это было скорее приятно. (Безобразно, конечно, веселиться из-за грусти Блока. Но Гумилёв был «свое».)

В мемуарах Милашевского [Имеются в виду неопубликованные воспоминания Милашевского «Один год моей жизни».] рассказ, как Кузмин странно прыгал перед Блоком! Правда, какое-то странное движение у Кузмина было (я заметила — Милашевского я тогда не знала). Я подумала, что он очень растроган речью Блока или что-то по другому поводу, но вывод Милашевского — «Пушкин и Жуковский» — не имел никакого смысла. Кузмин признавал Блока, но не любил, а тем более не превозносил.

Вспомнила, как на Черном море во время качки и всеобщих скандалов я бодро бегала по палубе и заходила в кают-компанию нюхать букет тубероз. Капитан похвалил меня: «Старый морской волк!»

В дневнике (мемуарах) Одоевцевой — знакомство с Белым у Гумилёва. Она, Оцуп и Рождественский (?) читали свои стихи Белому [См.: Одоевцева И. На берегах Невы. М., 1989. С. 83–88.]. Одно время, но другой день недели.

У Мгебровых я взорвалась. Чекан, Виктория, которая знала Аню давно (Гумилёв отошел куда-то, был народ), полюбовалась на нее и сказала: «Ваш муж, наверное, вас на руках носит?» — Аня: «Хи-хи…» Интересно, если б Чекан сказала это при нем, как бы он вывернулся?..

Это тот самый мальчик, который был потом убит, и Чекан на его похоронах рыдала артистически: «Мой маленький коммунар!» Этот мальчик похоронен на Марсовом поле, и над его могилой читают лекции пионерам.

Спустя несколько лет, у Фромана, ко мне подошла О. Форш и сказала, что записала в своем дневнике такое мое описание: «Стройная девушка в белом платье, в большой шляпе, с зеленоватыми глазами, а рядом — Рада Одоевцева, как рыжая лисица».

Очень мило — такая Диана с лисицей на поводке?

Другая писательница, Л. Чарская, которую я обожала в детстве и с которой я теперь часто «халтурила», хотела писать обо мне детский роман и глаза видала, как «лиловатые» (?).

Одоевцева описывает себя в большой летней шляпе с цветами в руках. Я не помню ее в таком виде. Я с детства таскала цветы и прутики зимой и кланялась лошадям. Поклоны она ввела в стихи, а цветочки приписала себе в мемуарах. Эти цветы возмущали Юру, который говорил: «Бросьте рвать — я вам куплю», — но ведь вся радость была в том, чтобы рвать самой!

Мы с Любошем часто говорили о литературе. Он был начитанный и остроумный. Помню, на какой-то халтуре, стоя за кулисами перед выходом, он шугнул: «Отойдите, сатана. Я не могу слышать эти ваши свирельные взвизги!».

Сейчас могила Любоша близко от А. Блока, на Литературных мостках. (Его сын — архитектор.) Выглядит почтенно, куда лучше заброшенной могилы Кузмина и… несуществующей могилы Гумилёва.

Юра, не зная близко Ахматову в быту, точно так объяснял ее сущность и поведение. Но Юру злила ее неблагодарность к Кузмину, написавшему к ее сборнику такое замечательное предисловие [М. Кузмин написал предисловие к первому сборнику стихотворений А. Ахматовой «Вечер» (Пб., 1912). Ср. отзыв Ахматовой о Кузмине в дневниках П. Лукницкого (Наше наследие. 1988. № 6. С. 69).]. Она Кузмина не только не любила, но как-то почти ненавидела, хотя была очень любезна.

Картина «Отплытье на остров Цитеру» принадлежит кисти французского художника Антуана Ватто (1684–1721). Возможно, речь идет о копии или вариации на тему, выполненной С. Судейкиным. — Прим. ред.

Я не совсем понимаю, что могло у Гумилёва вызвать образ Гондлы. Кроме его очень некрасивого лица (к которому я привыкла быстро, и оно мне нравилось), у него была стройная фигура, как сосна, — гладкая кожа и прямо стерильная чистота. А ведь «Гондла» появился при мне! В 16-м году!.. Что его мучило?.. У меня с ним связан, скорее, образ птицы, чем зверя. Большой птицы. Он был легкий.

А я «гремела»:

(Конечно, не помню!)

Вот, как и я!.. То-то он вписал ей в альбом и те стихи, что он сочинил для меня! Вероятно, новых не хватало — для ее полного обольщения. Об ее «особой» красоте он, конечно, не смел мне и заикнуться (даже если она и была очень красивой).

Об «английской» любви вообще не говорил; только рассказывал, что в чопорном Лондоне целуются гораздо чаще, чем в бойком Париже.

«Ты дышишь солнцем» [Цитата из стихотворения А. Ахматовой «Не будем пить из одного стакана…» из книги «Четки».] (Ахматова).

Он, чем дальше, тем чаще, говорил о разводе с Аней и женитьбе. Об Ане — он понял, конечно! ее глупость, — и даже ненормальность. Но ведь и я была в житейском смысле глупа! Может быть, ему хотелось бы более серьезную девушку? Хотела ли я этой женитьбы? Скорее, нет. Ведь жизнь бы усложнилась. Остыл бы он ко мне, как к Ане? Это главное. И потом, развод с Ахматовой — сенсация!! А с Аней?!

После его смерти Аня говорила мне (не раз), что он говорил с ней о разводе. Но не представляю себе, в какой форме он мог это делать. Я не могла ее расспрашивать. Мне казались всякие разговоры о прошлом изменой Юре.

Никс Бальмонт (по словам Ани) был очень недоволен ее замужеству с Гумилёвым. Он потом уехал в Москву. Не пожелал ехать с отцом за границу. Умер в 1926 г., когда я лежала в Боткинских бараках, у меня была скарлатина. Помню, Юра мне рассказал.

Странно было ведь сравнивать красавца и пошляка Bel-Ami — с ним, а активную, бойкую француженку Клотильду — сверхреальное существо — со мной.

То же самое я спросила позже у Юры. И тот ответил: «С Бодлером?..» Относительно Ани Гумилёв ответил: «Эдгар По, „Аннабель Ли“».