Яльмар Шахт - Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Я почти через силу рассказывал о том, как помогал евреям, потому что поддерживать этих гонимых людей, хотя бы в глубине души, является долгом любого порядочного человека.

Мой адвокат полагал, что было бы неплохо ознакомить трибунал с моим мнением о Гитлере. Едва он выразил это мнение, как Герман Геринг — насколько был в состоянии — повернулся на скамье подсудимых ко мне спиной. Я сказал суду, что всегда рассматривал Гитлера опасным, малообразованным типом и придерживаюсь этого мнения до сих пор. Поза Геринга на скамье подсудимых выражала явное неодобрение, когда я продолжил свое выступление:

— Гитлер мало учился, но компенсировал это позднее беспорядочным чтением. Он приобрел большое количество книжных знаний и виртуозно пользовался этим во всех дебатах и речах. В некоторых отношениях он был, несомненно, гениален. Он был одержим идеями, которые никому другому не приходили в голову, которые были рассчитаны на преодоление больших препятствий либо своим поразительным примитивизмом, либо чаще всего своей ошеломляющей жестокостью. Это был, безусловно, дьявольский гений по силе психологического воздействия на массы. Генерал фон Вицлебен однажды подтвердил то, что никогда не могло обмануть меня и немногих других в личных беседах с Гитлером, — фюрер умудрялся оказывать поразительное влияние на других людей. Несмотря на свой хриплый, резкий голос и манеру, в какой этот голос срывался, а иногда доходил до крика, ему удавалось вызывать у громадных толп истеричный восторг. Мне кажется, что вначале им вряд ли руководили злые помыслы.

Геринг повернулся так, чтобы отчасти видеть меня, и выжидающе смотрел на меня, пока я продолжал:

— Несомненно, что Гитлер вначале руководствовался добрыми намерениями. Но постепенно он поддался тем самым чарам, которыми воздействовал на массы. Потому что, кто бы ни ставил себе целью вводить массы в заблуждение, кончает тем, что его самого вводят в заблуждение эти самые массы. По-моему, именно эта взаимозависимость — страсть руководить и неспособность противостоять руководству другими — побудила его следовать под уклон стадного инстинкта, чего должен опасаться любой политический лидер, как чумы.

Я признал, что не мог не восхищаться некоторыми качествами Гитлера.

— Это был человек неукротимой энергии и воли, которая не считалась ни с какой оппозицией. По-моему, это было связано исключительно с этими факторами — массовой психологией и его собственной силой воли, благодаря которой Гитлер смог обеспечить себе поддержку сорока, а затем и пятидесяти процентов всего немецкого населения.

Затем к присяге в качестве свидетеля был приведен защитой Гизевиус. Он показывал прежде, что я проявлял заметную активность в попытках вызвать падение Гитлера. Доктор Дикс поинтересовался, когда я впервые осознал какую-то степень своей внутренней антипатии к Гитлеру.

Я сказал, что это случилось после путча Рема.

Доктор Дикс продолжил тему и пожелал знать, когда я превратился в «заговорщика» против Гитлера. Я обозначил срок делом Фрича.

В ходе разбирательства дела Фрича — не сразу, но в течение нескольких недель, даже месяцев — для меня стало ясным, что Гитлер хочет войны или, по крайней мере, не готов предпринять все возможное для ее предотвращения.

Я сказал буквально следующее:

— Любая возможность ведения политической пропаганды среди немецкого народа совершенно исключалась. Отсутствовали свобода собраний, свобода слова, свобода писательства. Невозможно было даже вести разговоры в небольшом интимном кругу. Страну наводнили шпионы и детективы. Каждое слово, произнесенное в присутствии более чем одного собеседника, могло угрожать жизни. Единственное, что оставалось, — противопоставить силу этому террору, который не допускал никаких демократических реформ и конструктивной критики. Постепенно я пришел к выводу, что единственный способ покончить с гитлеровским террором заключался в организации путча и покушении на жизнь Гитлера.

— Что вы думали о Гитлере в это время? Просто разочаровались в нем или полагали, что он вас обманывал? — спросил доктор Дикс. — Как вы реагировали на это?

— Разочарования в Гитлере не было, — отвечал я, — я не ожидал от него многого, поскольку знал о его характере. Но полагал, что он обманывает меня, что он лжет и обманывает меня направо и налево, поскольку все, что он обещал вначале немецкому народу, включая меня, впоследствии не выполнял. Он обещал равные права всем гражданам, но своим последователям — независимо от квалификации — дал больше прав, чем другим гражданам. Обещал, что законы, касающиеся иностранцев, будут действовать в отношении евреев, то есть они будут пользоваться такой же защитой, как и иностранцы. Он добился того, что евреев лишили всех прав и стали обращаться с ними как с людьми, объявленными вне закона.

Он обещал искоренить ложь в политике, но его политика — при содействии министра Геббельса — представляла собой не что иное, как ложь и трюкачество.

Он обещал немецкому народу поддерживать подлинное христианство, но принимал и поощрял лишь профанацию, поношение и отрицание церковных учреждений. Во внешней политике он последовательно отвергал идею войны на два фронта, но позднее допустил, чтобы развитие событий дошло до обстановки, когда такая война стала неизбежной. Он презирал и пренебрегал законами Веймарской республики, которые обязался под присягой соблюдать, когда стал канцлером.

Он использовал гестапо для подавления индивидуальной свободы. Препятствовал всякому свободному обмену информацией и обсуждению взглядов, прощал преступников и привлекал их на государственную службу. Делал все возможное, чтобы не выполнять своих обещаний. Он лгал и обманывал весь мир, Германию, меня — всех нас.

Следующий вопрос доктора Дикса вызвал раздражение обвинения. Он спросил, почему я, как депутат рейхстага, голосовал за закон, предоставляющий Гитлеру дополнительные полномочия. Он также поинтересовался тем, почему я немедленно вошел в кабинет Гитлера.

Я ответил, что никогда в жизни не был депутатом рейхстага. В этом можно убедиться, заглянув хотя бы один раз в «Справочник по рейхстагу». Далее, я не входил в кабинет сразу после «переворота».

Доктор Дикс был, кажется, удивлен.

— Но обвинение утверждает, что вы выступали в том и другом качестве! — воскликнул он.

— К сожалению, — ответил я, — в обвинительном акте против меня содержится много такого, что не соответствует действительности.

Представители обвинения принялись совещаться. Председатель сказал:

— Сейчас пять часов. На сегодня объявляется перерыв.

Доктор Дикс попросил меня объяснить, почему я вошел в кабинет в 1934 году в качестве министра экономики. В ответ я сказал, что если бы руководствовался соображениями личного покоя и комфорта, то мог бы укрыться в своем загородном доме. Но я спросил себя: каким образом такой поступок способствовал бы прогрессу политики Германии? Поэтому я вошел в кабинет Гитлера, и не из чувства энтузиазма, но из сознания важности продолжения работы для немецкого народа. Я понимал, что использование тормоза и очистительных мер возможно только в рамках участия в самом правительстве.