Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Мои коллеги и друзья в бюро АПН, коммунисты, совершенно не стеснялись задавать мне каверзные вопросы и высказываться негативно о многих сторонах жизни в Советском Союзе, которые они знали не хуже меня. Приходилось иногда выкручиваться, а чаще соглашаться с критикой идиотизма советского начальства и «ленинской политики» КПСС.

После трех часов я ходил на пресс-конференции, которые не посещал мой шеф, знакомился с иностранной журналистской братией и иногда пропускал с приятелями по кружке пива. Обвинений на партсобраниях посольства в «несанкционированных контактах с иностранцами» я не боялся. При первом посещении скромного здания нашей миссии на Виллагатан, 17, представляясь советнику по культуре, который, как я после догадался, оказался резидентом КГБ, я получил от него оригинальное напутствие, совсем не в духе того подозрительного времени.

— Тебе, наверное, говорили в Москве, в выездном отделе ЦК КПСС, чтобы у тебя было как можно меньше контактов с иностранцами? — спросил он.

Я подтвердил его предположение.

— Так вот, — сказал он мне, — наплюй на это и забудь! Заводи как можно больше связей с коллегами-журналистами из других стран и вообще со шведами…

Его смелая рекомендация, из-за которой я его особенно зауважал, сыграла, видимо, в конечном итоге со мной злую шутку. Мое слишком свободное для советского человека поведение в Швеции, очевидно, привело контрразведку этой страны к ложному выводу о том, что я являюсь сотрудником какой-либо из спецслужб СССР. Во всяком случае, в международном списке сотрудников КГБ, опубликованном в известной книге американского автора Джона Баррона в 1969 году «КГБ», было проставлено и мое имя. Эту книжку на русском языке я получил в подарок от своего отца, крупного советского разведчика. Он очень смеялся надо мной, вручая эту книгу со списком: «Ха-ха! Я тридцать лет проработал в ПГУ на оперативной работе и не попал в книгу Баррона! А ты ни одного дня не служил в разведке и фигурируешь в его списке! Ха-ха!..»

Тем не менее исходный совет резидента сразу вызвал мою симпатию к нему и, вероятно, в дальнейшем усугубил подозрения шведской СЕПО — полиции безопасности. Я понял, что это умный и смелый человек. Несколько позже я сблизился с ним на почве рыбалки. Советник занимался этим благородным видом спорта для развлечения, но не ради пропитания, вместе с Юрой Брежневым, который в те годы работал заведующим одним из отделов торгпредства СССР в Швеции. Леонид Ильич еще не стал в те годы генсеком ЦК КПСС, и его сын не вызывал почти никакого внимания у посольской, торгпредской и шведской публики. Юра мне нравился, поскольку был скромным и непритязательным человеком, хотя его страсть к спиртному уже давала о себе знать. Во всяком случае, когда резидент и Юра спорили, на какое место ехать, чтобы больше поймать крупной рыбы, я всегда разбивал руки спорщиков, а призом победителю неизменно назначался ящик коньяка или виски.

Я знал несколько мест в стокгольмских шхерах, где на удочку ловились отличные, почти на полкило, полосатые окуни и даже угри. Кстати, в любой рыбной лавке Стокгольма можно было обменять живого угря на такого же по весу копченого, что мы частенько и проделывали, украшая воскресный стол. На эти уловистые места мы отправлялись втроем длинными северными летними вечерами или по субботам. Я даже на рыбалке не брал в рот спиртного, и меня использовали как постоянно трезвого водителя.

Летом 1965 года в Стокгольме произошел забавный случай, связанный с именем Брежнева. Леонида Ильича избрали генсеком еще в октябре предыдущего года, но шведские журналисты как-то не связали этот факт с тем, что Юра по-прежнему трудился в торгпредстве. Только спустя много месяцев шведская желтая пресса, от своих коллег в Дании, узнала, что сын первого лица Советского Союза работает в стокгольмском торгпредстве. Комплекс зданий торгового представительства СССР, включающий многоэтажный жилой дом, незадолго до этого был сдан в эксплуатацию в аристократическом районе шведской столицы — на острове Лидинге. Жил там в двухкомнатной квартире, с женой и двумя малыми детьми, и Юра Брежнев.

В день, когда шведские журналисты узнали, что на Лидинге живет сын советского генсека, толпы фотографов из десятков газет, журналов и агентств буквально осадили жилой дом советского торгпредства. Большинство фоторепортеров установило на штативах дорогие широкопленочные камеры шведской фирмы «Хассельблад» с телескопическими объективами. В какой именно квартире жил Юра Брежнев, в торгпредстве им отказались сообщить. Тогда по архитектурному плану, хранившемуся в магистрате и добытому за мзду чиновникам самыми проворными из журналистов, фотобратия установила, что в доме было только две трехкомнатные квартиры. В одной из них жил торгпред Харченко, и это было известно шведам — клиентам торгового представительства. Зная наши порядки, репортеры решили, что вторую трехкомнатную квартиру обязательно должен занимать сын Брежнева. Поэтому почти все телеобъективы были нацелены на окна этой квартиры. Но в ней жил на самом деле заместитель торгпреда Иван Стройков. Это был белокурый богатырь с голубыми глазами и румянцем на щеках. Внешне Юра Брежнев был его полной противоположностью — маленький, худенький и чернявый…

В обеденный перерыв того дня, сытно откушав и пригубив чарку, Иван Стройков в белой рубашке, без галстука, подошел к распахнутому окну своей квартиры. Он с удовольствием вдохнул соленого морского воздуха стокгольмских шхер и радостно потянулся. Щелчки фотокамер слились в пулеметную дробь…

На следующий день все столичные газеты Швеции и крупнейшие провинциальные вышли с полосной фотографией Стройкова во всю первую страницу. «Сын Брежнева в Швеции!», «Сын советского вождя в Стокгольме!», «Сын советского генсека торгует со Швецией!» — захлебывались заголовки газет.

Без всякой связи с этим событием, которое невозможно было предвидеть, я заранее назначил на тот вечер заседание месткома, председателем которого был избран за год до этого. Во всех советских колониях за рубежом существовали тогда две «профсоюзные» организации. Первая из них, возглавлявшаяся «секретарем профкома», была конспиративным порождением ЦК КПСС. Со сталинских времен считалось, что про поголовное членство в Коммунистической партии всех советских работников, направленных в длительные командировки за границу — иначе не пошлют, — местная полиция знать не должна. Называть организацию, в которой ставились на учет члены партии, прибывшие из СССР, партийной — было запрещено. Разумеется, для местных властей это было секретом Полишинеля, но так приказала партия.