Игорь Синицин - Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя

Как обладателей особых секретов, по завершении строек атомных и других подобных объектов их вместе с солдатами и младшими офицерами строительных батальонов Советской армии — свободными гражданами, также участвовавшими в строительстве, — без суда отправляли десятками тысяч в самые глухие, тупиковые зоны ГУЛАГа на Колыме. Лишь немногие вышли оттуда живыми…

Разумеется, все эти тяжелые страницы нашей истории стали открываться мне, как и всей стране, только в годы гласности, особенно после провала путча ГКЧП. До того, даже работая в этом здании, было опасно интересоваться его мрачной историей.

…В то самое первое мое утро на Лубянке один из двух прапорщиков, стоявших внутри первого подъезда, помог мне отворить тяжеленнейшую дубовую дверь с декоративными решетками из литой бронзы. В каждой из двух створок двери было по оконцу, затянутому зеленым репсом. Через эти оконца прапорщики могли наблюдать, кто подъехал к зданию. Каких-либо дополнительных дверей или стальных подвижных решеток, страхующих блокирование входа на случай чрезвычайных ситуаций или действий рвущейся в здание толпы, не было. После того, что показывалось в иностранных детективных фильмах о захудалых резидентурах и логовах Джеймсов Бондов, такая непредусмотрительность удивляла. В высоком мраморном зале, куда спускалась широкая дворцовая лестница с красной ковровой дорожкой, я сначала не заметил Калгина. Он сам приблизился ко мне из дальнего угла метрах в двадцати от меня.

После взаимного приветствия Женя сказал с еле заметной улыбкой: «А теперь начнем нашу экскурсию!»

Для начала он объяснил, что проходить через первый подъезд, расположенный в центре фасада здания на тогдашней площади Дзержинского, имеют право, кроме председателя и его заместителей, только четверо — начальник секретариата КГБ Павел Павлович Лаптев, помощник Юрия Владимировича по комитету Евгений Дмитриевич Карпещенко, помощник по политбюро, то есть я, и бывший главный помощник Андропова и начальник его секретариата Владимир Александрович Крючков. Крючков теперь был первым заместителем начальника внешней разведки Мортина, и все ждали, что он скоро займет место своего шефа, специально «подсаженный» для этого Андроповым в ПГУ. Разумеется, добавил Калгин, если к Юрию Владимировичу на прием приезжают члены ЦК, министры, послы и директора институтов Академии наук, то встречают их также в первом подъезде.

Справа от парадной лестницы оказалась дверь в лифт, сохранившийся, наверное, с времен страхового общества. Во всяком случае, кабина лифта была очень старого образца из художественного кованого железа, отделана внутри красным деревом и золоченой бронзой, огромным зеркалом и с красным бархатным диванчиком под ним. Мы поднялись в этом антикварном ящике на третий этаж, вышли из лифта налево и пошли в глубь здания сталинской архитектуры.

Мы прошли через длинный узкий зал с несколькими рядами стульев. Справа от нас оставалась глухая деревянная, из дубовых панелей, стена, длиной метров в тридцать.

Показывая на эту стену, Калгин пояснил:

— За ней — зал, где проходят заседания коллегии КГБ…

В конце стены и ковровой дорожки, идущей по малому залу, была дверь. Она выводила на просторную лестничную площадку у угловых помещений здания. За дверью, в большом пятиугольном вестибюле, было всего три двери, и под углом в девяносто градусов начинался длинный коридор, идущий в сторону Фуркасовского переулка. Здесь стоял пост, ограничивающий вход в особую зону, из которой мы только что вышли. Прапорщик, рядом с которым была тумбочка с телефоном, отдал честь. Калгин повернул сразу направо, открыл ключом из большой связки высокую двустворчатую дверь, за ней вторую — внутреннюю.

Мы попали в просторный кабинет с двумя огромными окнами на площадь Дзержинского. Комната была обшита, как и стена зала коллегии, дубовыми панелями. По правой ее стене, в центре, заставленная большим книжным шкафом и диваном, находилась также высокая, но одностворчатая дверь, которая вела, по всей видимости, в зал коллегии. В самом углу, недалеко от дивана, полускрытая портьерой от кабинета, белела фарфором раковина умывальника и квадратное зеркало над ней. Рядом стоял обычный шкаф, куда можно было повесить верхнюю одежду.

Калгин рассказал, что за дверью, в нынешнем зале коллегии, в 1950–1953 годах располагался кабинет Берии, тогда заместителя председателя Совета министров СССР. Он уже не был официальным шефом госбезопасности, но в силу особых функций, связанных с созданием под его руководством советской атомной бомбы, сохранял определенное влияние в МГБ, МВД и внешней разведке. Помещение, где мы находились, было его комнатой отдыха.

Выходит, вспомнил я семейную историю, именно за этой дверью Берия в 1952 году грубо отчитывал моего отца, бывшего резидентом в Берлине. Его срочно вывезли из Германии на личном самолете Берии за крупный спор с другом Лаврентия Павловича Кобуловым и по кляузе влиятельного гэбэшного генерала К.

Суть спора была в следующем. Летом 1950 года отец приехал резидентом в Берлин, получив в Москве для связи в Германии десятки агентов, бывших немецких офицеров, находившихся в наших лагерях для военнопленных. Однако большинство этих якобы завербованных агентов, вернувшись в Германию, отказывались впредь сотрудничать с советской разведкой без объяснения причин. Некоторые из немецких офицеров прямо говорили о том, что согласились на вербовку только ради того, чтобы скорее вернуться домой и не быть наказанными в СССР как военные преступники.

Во время войны именно люди К., и он лично, работали в лагерях военнопленных. Именно они навербовали сотни «мертвых душ» якобы советских агентов, то есть, говоря на современном жаргоне, вместо работы «гнали туфту». Разоблачение этой «липы», о которой гордо отчитывался и получал ордена генерал К., могло стоить ему в сталинские времена не только карьеры, но и свободы. Общее руководство деятельностью К. в лагерях военнопленных осуществлял друг и приближенный Берии Кобулов. Резидент осмелился покритиковать в 1952 году и Кобулова. Но в основном досталось за негодную работу главному вербовщику — К.

Богдан Кобулов был настолько близким другом и соратником Берии, что его расстреляли в 1953 году вместе с чекистом № 1. В 1952 году Б. Кобулов был фактически личным наместником Лаврентия Берии в Восточной Европе. Формально он возглавлял в Берлине советское отделение ведомства ГУСИМ3 — Главного управления советского имущества за границей. Это учреждение ведало всем трофейным имуществом — движимым и недвижимым, станками, изобретениями и чертежами, активами и финансами, — полученным СССР после Победы над Германией не только на ее территории, но и в странах, союзных с ней, — в Австрии, Венгрии, Финляндии, Румынии. Во времена Хрущева ГУСИМЗ было ликвидировано, а его активы были благополучно разбазарены по дешевке. Милым «социалистическим братьям» бесплатно перепадали жирные куски бывшей немецкой собственности, принадлежавшей осужденным Нюрнбергским военным трибуналом так называемым преступным организациям гитлеровской Германии — вермахту, СС, СА, абверу и т. п., законные имущественные права на которую перешли к СССР. Так, в финской столице Хельсинки представительство Совинформбюро помещалось в шестикомнатной квартире роскошного дома на набережной Финского залива, в аристократическом районе. Во время войны и до нее в ней проживал какой-то майор то ли вермахта, то ли абвера. После победы квартира перешла в собственность СССР.