Александра Толстая - ДОЧЬ

Революция застает А. Л. Толстую в минском госпитале. Очнувшись после операции, она узнает от врача, что Великий Князь Михаил Александрович отрекся от престола, и с горечью восклицает: «Боже мой!.. Значит… Пропала Россия…». Она живо передает сумбур, дурман, хаос первых революционных месяцев, развал фронта, полнейший упадок дисциплины, бегство солдат домой, митинговые речи… Среди последних выступление Керенского. С удивительной четкостью перед нами возникает образ этого незадачливого государственного деятеля:

«На высокой трибуне худой человек среднего роста в солдатской шинели охрипшим голосом выкрикивал какие–то слова, которые трудно было разобрать. Мне показалось, что не было простоты, убежденности в речах оратора, в его призывах объединиться для спасения России».

Увидев, что работа на фронте кончена, А. Л. Толстая сдала свой санитарный отряд и уехала в Москву, где развила кипучую деятельность в Обществе изучения и распространения творений Л. Н. Толстого (позднее Кооперативное Товарищество). Самоотверженный труд всех членов «коллектива», работавших в холоде и на полуголодном пайке, не пропал даром: была спасена часть архивов писателя, были восстановлены и приведены в порядок его ценнейшие рукописи.

Дальнейшая жизнь А. Л. Толстой протекает между Ясной Поляной и Москвой. Декретом наркома по просвещению Луначарского она была назначена полномочным комиссаром Ясной Поляны, для спасения и сохранения которой она отдавала все свои силы. Постоянное вмешательство стоящих у власти, местных и областных малограмотных коммунистов, неожиданные обыски и трудности, причиняемые местной ЧК и большевицкими парторганизациями, заставляли А. Л. Толстую искать защиты в Москве у Луначарского, Калинина, Менжинского, самого Сталина и прочих потентатов и временщиков. Удавалось это не всегда. Пришлось познакомиться с Лубянкой № 2, а потом, после «суда», отсиживать в тюрьме и концентрационном лагере, устроенном в Новоспасском монастыре. Для исследователя советской системы эти воспоминания, записанные в лагере, представляют редкую ценность. Это документ свидетеля–очевидца, показывающего начальную стадию развития советских карательных органов, которые, неустанно совершенствуясь, создали небывалую еще в истории человечества державу ГУЛаг.

Все годы жизни А. Л. Толстой в Советской России проходили под знаком борьбы за Ясную Поляну, за право сохранить ее как памятник–музей Толстого, уберечь ее от влияния болыневицких учреждений, от коммунистической пропаганды, военизации, атеизма, от всех подобных веяний, несовместимых с толстовским учением. Когда же, однако, окончательно укоренившийся в России большевизм стал проникать во все отрасли жизни страны и героические усилия А. Л. Толстой отстоять нейтральное положение Ясной Поляны оказались тщетными, она решила покинуть родину.

Получив в конце лета 1929 года, после всевозможных ходатайств, визу в Японию для поездок с лекциями о творчестве, жизни и учении отца, она осенью того же года покидает Россию. Но до отъезда ей удается совершить ряд экскурсионных путешествий по России. Эти великолепные, незабываемые главы напоминают по своему замыслу и построению знаменитые «Странствия» И. А. Бунина. Автор прощается с родиной, прощается с ее святынями, историческими местами, с ее природой и людьми.

На сорок седьмом году жизни А. Л. Толстая попадает за границу и впоследствии, отказавшись от возвращения в СССР, становится политическим эмигрантом. Уезжая из Советской России, А. Л. Толстая избрала не путь личной свободы и устроения своего благополучия. Она бьша далека от этого. Физически покидая родину, она унесла ее с собой в изгнание и поставила себе задачей открывать иностранцам глаза на происходящее в Советской России, рассказывать им правду о подсоветской действительности, об угнетенном народе.

Свою политическую деятельность А. Л. Толстая начала с Японии. Япония начала тридцатых годов восхитила ее («Волшебная страна», часть третья), очаровала своим нравственным обликом, силой своих веками установленных традиций, спокойствием, честностью, порядком, тем, чего Россия лишилась после революции. Темой очерков о Японии были не только наблюдения над страной и ее жителями, но и диалог между лектором и слушателями о сути коммунистической власти в России. В Японии было сильно развито толстовское движение, многие японцы–толстовцы бывали в дореволюционной России, некоторые побывали и в Ясной Поляне. Эти люди сохранили о России лучшие воспоминания, но, увы, встречались и другие, попавшие под гипноз новой власти, стремящиеся якобы осчастливить человечество. И вот с ними А. Л. Толстая начала долгую, упорную, непрекращающуюся борьбу за восстановление правды, за развенчание лживости политики Красного Кремля. Японские коммунизанствующие «либералы», с которыми ей пришлось сталкиваться в течение двадцатимесячного пребывания в Японии, были только прелюдией к позднейшим встречам такого рода на американском континенте, куда она попала летом 1931 года.

Нелегкими были эти первые шаги в Америке (часть четвертая). Чтение лекций на еще не вполне усвоенном английском языке, при мизерной плате за них, не могло дать средств к существованию, хотя бы самому скромному и непритязательному. Отталкивание от больших городов, их грязи, шума, скопища людей и исконная тяга к земле, к своему углу, к независимой жизни навели А. Л. Толстую на мысль заняться фермерским трудом, популярным в Америке куроводством. Даже самую тяжелую, не женскую работу она проделывала сама, и, превозмогая физическую усталость, боль рук, нытье тела, она не опустилась, не снизошла до материальных благ, столь искушающих и доступных в Америке. Она помнила прощальные слова яснополянских крестьян: «Расскажи им, непременно расскажи, как мы здесь живем, как мучаемся. Может, помогут нам! Они, верно, там не знают про нашу жизнь!» Вот именно про эту «нашу жизнь» в подсоветской России она неустанно рассказывала в своих лекциях и своим влиятельным американским знакомым. Однажды, встретившись в частном доме с первой леди, Элеонорой Рузвельт, хотела просветить и ее, но последняя, оставаясь верной своим просоветским убеждениям, предпочла любоваться прелестным видом Вирджинии… С людьми такого типа А. Л. Толстой приходилось не раз сталкиваться на свободолюбивой американской земле.

Книга «Дочь» кончается 1939‑м годом, периодом возникновения Толстовского фонда. Его история и вклад в него А. Л. Толстой ждут еще своего летописца.

Эта книга знакомит читателя с удивительной русской женщиной, доказавшей своей жизнью, как можно и нужно служить России за рубежом. Она раскрывает перед читателем страницы истории нашей родины, страницы страшные, но не безнадежные: во тьме беспрерывно мелькают лучи, зарницы возрождения. Это важный и правдивый документ о судьбе дочери Л. Н. Толстого на фоне судьбы России. Но правда, одна лишь правда не делает произведение литературным. Для этого необходим талант (а это уже от Бога), упорный труд, умение выразить свои мысли так, чтобы, как говорил Л. Н. Толстой, «заразить» ими читателя, отобрать только самое нужное и существенное, придать повествованию определенное «звучание», вызвать в одном месте улыбку, в другом — слезу. Все это, в том числе и замечательный русский язык, без вычурности и манерности, есть в книге «Дочь». Мы уже вскользь говорили о необыкновенно умелых, сжатых и вместе с тем выпукло–ярких зарисовках многочисленных государственных деятелей, с которыми скрещивались пути автора. К числу высокохудожественных описаний следует отнести те места, где А. Л. Толстая пишет о смерти матери и позже, о кончине брата, Ильи Львовича Толстого, умиравшего от рака в больнице в Нью—Хейвене. Есть в последнем описании что–то от отца, от его бессмертной повести «Смерть Ивана Ильича»: телесные страдания и просветление перед кончиной, перед переходом в жизнь вечную, исчезновение страха смерти.