Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

Такая возможность представилась генерал-капитану Бланко на следующий же день. В лицее Гуанабакоа состоялось чествование кубинского композитора и скрипача Рафаэля Диаса Альбертини.

Карета генерала, эскортируемая верховыми адъютантами, проехала по узким улицам предместья, мимо низких выбеленных домов, покрытых каталонской черепицей, и старой церкви с круглыми окнами. У входа в колледж карету встретил Аскарате. Генерал-капитан пытается изображать друга кубинцев? Что же, пожалуйста… За вежливостью и церемонностью Аскарате пряталась тревога. Конечно, он предупредил Марти, чтобы тот выбирал выражения, но ведь известно, что стоит Хосе увлечься и…

Когда Бланко, неподвижно просидевший весь вечер в первом ряду, покидал колледж, к нему подскочил репортер:

— Ваше превосходительство, «Ла Дискусьон» очень просит: два слова о речи доктора Хосе Марти…

Бланко нахмурился, помолчал. Потом он вспомнил, что Кампос советовал заигрывать с прессой, и, зазвенев увешанной орденами грудью, доверительно склонился к репортеру:

— Мне не хотелось бы вспоминать то, что я услышал здесь сегодня. Я не могу понять, как мог доктор Марти говорить так в присутствии представителя испанского правительства. Мне кажется, мой друг, что Марти безумец…

Бланко смолк, и в это мгновение генерал победил в нем дипломата. Бланко выпрямился и жестко докончил фразу:

— И безумец опасный.

Вернувшись домой, Марти застал жену в слезах. Кармен прочла в газетах отчет о банкете в кафе «Лувр» и плакала весь вечер. Хосе не смог ее утешить. Кармен слово в слово повторяла доводы отца, который звал ее в Камагуэй, а зятю советовал подыскать себе солидное место с хорошим окладом.

Тщетно пытался Хосе говорить жене о свободе, о независимости своей страны, о страданиях кубинцев, о революции. Она отвечала, что тоже кубинка и тоже страдает, но как раз из-за революции.

— Ты что, не знаешь, что негры сожгли тростник отца! — почти кричала Кармен. — В Камагуэе после войны не осталось ни одного целого завода, город Пуэрто-Принсипе разорен совсем! Ты хочешь, чтобы нам не на что было жить? Подумай о Пепито, ведь ты зарабатываешь все меньше и меньше!

Марти подошел к колыбели, склонился над сыном. Подумал: «А нос у него мой». Он молча обнял Кармен и поцеловал. Шаткое перемирие водворило в доме тишину. Анауак уступил мужу и отцу. Весной 1879 года Марти почти не произносил речей и много работал. Но его связь с революцией не прерывалась. И лето этого года стало для него, как и для других патриотов, горьким летом.

В трудных условиях Кубы, когда многие еще надеялись на испанские милости, недальновидность полковника Фрейре, настоявшего на размещении руководящего центра нового движения на острове, а не в эмиграции, оказалась роковой. Патриотов предали, Фрейре был арестован, испанцы захватили секретные планы и списки. Аресты в Орьенте — самой мятежной из всех провинций — начались прежде, чем туда дошли тревожные письма Агилеры, Хуана Гомеса и Марти. За решетку попали многие, и в их числе Кромбет и Родригес. Марти уцелел чудом. Полиция не узнала, кто скрывается под кличкой Анауак.

Провал Центрального клуба, который показал испанцам широту движения, насторожил генерал-капитана. Стоя у мраморного столика с моделью колумбовой каравеллы, Бланко смотрел на расстилавшуюся за окном гавань. Вечерело. Рыбаки поднимали паруса. Бланко нахмурился. Что-то будет, если каждая из сотен этих лодчонок привезет на Кубу хоть по одной винтовке!

— Еще раз предупреждаю вас об опасности сепаратистского движения. — Генерал-капитан обернулся к стоявшему у двери человеку в светло-сером сюртуке. — Если вам не хватает людей и средств — подайте рапорт. Для вашей работы мы не пожалеем ни того, ни другого…

И тайная полиция начала настоящую охоту за патриотами. Люди исчезали бесшумно и бесследно. Марти похудел. «Клиенты», приходившие в контору Вионди, приносили невеселые вести, да и дома он не знал спокойной минуты.

Все же ему, Агилере и Гомесу удалось кое-что сделать, и оружие снова начинало поступать, а уцелевшие революционные клубы заявили о признании Нью-Йоркского комитета своим главным руководящим центром.

В июне из Нью-Йорка прибыл новый посланец.

Руководители Революционного комитета официально сообщали, что председателем (делегадо) патриотической хунты в Гаване и, следовательно, полномочным представителем комитета на острове назначается Агилера. Субделегадо, его заместителем, назначался Марти.

Положение улучшалось, хотя и очень медленно. Оружие шло в основном из США, а полиция янки, по-видимому, предупрежденная послом Испании в Вашингтоне, проявляла невиданную бдительность. К Гомесу и Агилере приходили рыбаки и рассказывали, как порой им приходилось выбрасывать оружие в море, чтобы избежать ареста или расстрела североамериканскими канонерками.

Снова и снова собирали деньги кубинцы. Каждая доставленная на остров винтовка обходилась им в пять раз дороже ее действительной стоимости. И бывали дни, когда и Агилере, и Марти, и Гомесу трудности казались непреодолимыми. Особенно Марти и Хуану Гомесу. Ветераны не очень-то доверяли «зеленым новичкам». Людям, воевавшим вместе с Максимо Гомесом и Антонио Масео, хотелось снова идти в бой под их испытанным руководством.

Но Максимо Гомес был в Гондурасе, а Антонио Масео — на Ямайке. Оба они покинули Кубу, не желая пользоваться «правами» испанской амнистии. И многим казалось, что прославленные вожаки не желают лезть в новую драку. Агилера и Марти убедились в обратном, когда состоялась их встреча с доктором Эусебио Эрнандесом.

Прежде чем приехать в Гавану, Эрнандес проделал долгий путь. Он беседовал в Гондурасе с Максимо Гомесом, затем посетил Нью-Йорк, а в городе Сантьяго-де-Куба брат Антонио Масео, Хосе, вручил ему коробку сигар домашней закрутки.

Откусив кончик одной из сигар, Марти увидел вложенную в нее бумажную трубочку. Когда были распотрошены все сигары, Марти и Агилера прочли полученное в Сантьяго-де-Куба послание Антонио Масео. «Бронзовый титан» не терял времени в эмиграции на Ямайке. Он посылал на родину тщательно разработанные инструкции своим бывшим соратникам и всем будущим командирам повстанческих отрядов. В письме перечислялись имена, подпольные клички и воинские звания верных людей и предлагалась дата и место нового восстания.

Теперь в подготовку новой войны могли влиться испытанные в былых боях люди. В Орьенте — темпераментный Хосе Масео и Кинтин Бандерас, в центральных провинциях — Франсиско Каррильо и Серафин Санчес. Запад должны были поднять сами гаванцы — Агилера, Марти и Хуан Гомес. Антонио Масео ждал сигнала на Ямайке, а в Нью-Йорке и Флориде руководили отправкой добровольцев Каликсто Гарсиа и Карлос Ролоф. Осень 1879 года должна была стать военной осенью.