Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

Кармен видела, что муж все больше и больше отдается опасному и ненужному, по ее мнению, делу. Она хотела было вместе с сыном уехать к отцу в Камагуэй, но любовь победила недовольство, и она осталась в Гаване. Надежда на благополучное окончание всех волнений мелькнула у нее в тот вечер, когда в их доме ужинал приехавший из Орьенте юрист, дон Урбано Эчеварриа. Кармен оставила мужа и гостя в столовой, зная, что услышит разговор из-за неплотно закрытой двери. И действительно, до нее отчетливо донесся баритон Эчеварриа:

— Я уверен, на выборах депутата в кортесы большинство избирателей Орьенте с готовностью голосовало бы за вас, доктор…

Кармен хотелось распахнуть дверь и крикнуть: «Он согласен!» Но голос мужа остановил ее:

— Мой друг, если я решусь баллотироваться и приму мандат депутата, то лишь затем, чтобы защищать в испанском парламенте курс на полную независимость нашей страны.

Кармен не слышала ничего больше. Слезы навернулись у нее на глазах, и в ушах зазвучал другой голос, сердитый голос отца: «Он не думает о семье, твой Пепе, ему нужна дешевая слава…» Кармен знала, что отец не прав, что Пепе любит ее и сына больше жизни, но раздражение поступками мужа росло. Она, Кармен, предпочла бы жить в самом глухом и бедном селении Камагуэя, лишь бы не думать, что за Пепе могут прийти с часу на час.

Осень приближалась, напряжение росло. За Марти беспокоилась и семья Домингесов, и Рафаэль Мендиве, и другие друзья, знавшие, что он занят опасным делом. Но уж если Марти не удерживали слезы Кармен, то предостережения друзей он и подавно пропускал мимо ушей.

Правда, иногда он позволял себе отвлечься и посетить литературный вечер в доме Агустино Сендеги. Однажды он оставил хозяину звено из цепи от своих кандалов. Агустин был страстным ювелиром-любителем, и Хосе попросил его сделать из звена железное кольцо на безымянный палец правой руки.

— Пожалуй, только его я и смогу носить, — грустно сказал Марти старому другу.

В августе на гаванском вокзале упал при погрузке и разбился один из ящиков, предназначенных к отправке на восток. Тускло поблескивая, по перрону вокзала рассыпались винтовочные патроны. Полиция, уже знавшая о существовании подпольной организации, получила отличный повод к новым репрессиям.

Генерал-губернатор Орьенте Камило Полавьеха получил от Бланко приказ очистить провинцию от заговорщиков. Сотни патриотов города Сантьяго-де-Куба оказались в каторжных тюрьмах испанских колоний в Африке. Аресты множились с каждым днем, и стало ясно, что с восстанием медлить нельзя.

В ночь с 24 на 25 августа, на полтора месяца раньше намеченного срока, огонь запылал. Первыми подняли флаг «одинокой звезды» мамби, которыми командовал генерал Велисарий Граве де Перальта, ветеран Десятилетней войны. Его отряд стал действовать между городами Хибара и Ольгин. Через день, проделав марш-бросок через горы, к Перальте присоединился Гильермо Монкада, или, как любовно называли его негры, «наш Гильермон». Он привел с собой почти пять тысяч черных бойцов.

Спустя еще день отряды Хосе Масео и Кинтина Бандераса атаковали казармы в Сантьяго-де-Куба, но были вынуждены покинуть город и прорываться в горы. Война началась, но не так, как хотелось революционерам. Вместо одновременного восстания на всем острове поднялась только одна провинция.

Марти, Агилера и Гомес встречались теперь каждый день. Уже некогда было соблюдать правила конспирации. Игра шла ва-банк.

17 сентября Хуан Гомес обедал у Марти. Кармен не любила табачного дыма и после кофе пошла к себе, но тут же вернулась.

— Пепе, — сказала она, — тебя спрашивает какой-то человек. Он уже заходил утром, но тебя не было…

Марти вышел в прихожую, и испанец в штатском показал ему жетон капитана полиции.

— Проститесь с женой и сыном, сеньор Марти, — сказал капитан. — Я не могу точно сказать, как долго продлятся наши беседы.

Агилера и Гомес были арестованы вскоре. Они едва успели сжечь документы.

В те сентябрьские дни человек в светло-сером сюртуке часто появлялся в кабинете Бланко. Генерал был не очень доволен.

— Ваши фискалы бездарны, полковник. Даже после того, как вы подарили мешок золота какому-то революционеру, у вас нет прямых улик против Марти и Агилеры!

— Но, ваше превосходительство, они не отрицают, что хотят отделения острова от королевства…

Бланко резко повернулся к шефу полиции.

— Вы забываете о том, что их нельзя расстрелять, как простых мачетеро. Имена этих людей, особенно Марти, знает Америка, о них пишут в европейской прессе. Еще пять месяцев назад я предупреждал вас о том, что Марти особенно опасен. Ваше счастье, что он не ускользнул. Предложите ему выступить в газетах с заявлением о лояльности. Это очень важно для нас. Думаю, он согласится. Он очень умный человек, к тому же беден, и у него красивая жена-аристократка. Обещайте ему свободу и деньги. Если нет — ссылка в Испанию под особый надзор.

25 сентября 1879 года почтовый фрегат «Альфонсо XII» медленно отошел от гаванского причала Кабальериа. Марти махал платком маленькой кучке людей, которым разрешили проводить его: родителям, сестрам и Кармен, которая держала на руках одиннадцатимесячного сына. Он махал, пока фигурки на причале были видны, а потом, не дожидаясь, пока Гавана исчезнет совсем, ушел в каюту.

Быть может, он постоял бы на корме дольше, но он не знал, что покидает Гавану навсегда.

Уже третий раз Марти плыл дорогой Колумба, и снова она была для него грустной дорогой.

Серо-свинцовая Атлантика угрюмо вздымалась вокруг «Альфонсо XII», и корабль, вздрагивая от киля до клотиков, ронял клочья дыма в пенную борозду за круглой кормой. Пассажиры предпочитали отсиживаться в каютах, и никто не мешал Марти подставлять лицо мокрому соленому ветру, стоя между канатных бухт у бугшприта.

Мысли мелькали беспорядочной чередой.

Опять ссылка, опять одиночество. Пепито, наверное, сейчас гуляет с Кармен. Мама плачет, отец курит. Агилера и Гомес — что с ними? Генерал Бланко требовал лояльности. Сначала они берут Кубу за горло, а потом требуют радостных гимнов. Нет, достоинство и человека и народа упруго, ущемите его — и почувствуете силу противодействия. Десять лет войны позади. Если верить испанским попам, конца кровопролития пожелал сам святой Яков Компостельский, покровитель королевства. Что же, благочестивые проповедники могут провозглашать что угодно. Чем больше провозглашений, тем больше пожертвований. А кровь льется снова, ее не остановить суесловием и молебнами.