Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

13 сентября 1871 года двадцать тысяч рабочих прошли по Нью-Йорку, требуя восьмичасового рабочего дня. Над одной из колонн колыхалось алое полотнище со словами: «Если мирные попытки окажутся безрезультатными, тогда революция».

Митинги специалистов проходили с неизменным успехом. Пролетариат США нащупывал верный путь, но успеху рабочего движения помешал разразившийся в 1873 году кризис. На улице оказалось три миллиона человек. В Нью-Йорке полиция расстреляла демонстрацию союза безработных, в других городах их травили собаками и избивали. Кризис тянулся до 1878 года. Пятилетний террор и голод привели к почти полному развалу еще не окрепших рабочих организаций.

В 1879 году Межнациональный рабочий союз, созданный последователями Маркса в Соединенных Штатах, провел все же ряд успешных забастовок. Но начинавшийся промышленный бум сбил остроту классовых боев. Страна понеслась вперед на всех парах. По меткому выражению Марка Твена, богом № 1, самым большим, надежным и лучшим в мире американским богом, окончательно стал «самодовольный Доллар» — достойный потомок «самодовольного английского Фартинга». Кошмарные отчеты о варварстве «красных» сменились на первых полосах газет сенсациями из уголовного мира.

И сквозь бесстыдную мишуру просперити лишь немногие видели истинное положение дел.

В первые дни после приезда в Нью-Йорк Марти считал США образцовым государством. Но еще не истек январь, как в душе кубинца появился холодок разочарования. Он заметил следы перерождения на лице американской свободы и постепенно начал понимать, что преступный альянс между дельцами и политиканами медленно, но верно превращал демократию в удобный для гульдов и морганов оффис.

И все же Марти, вырвавшийся из монархической Испании, дышал полной грудью. Никто не следил за ним, никто не принуждал к чему-либо. Кубинские эмигранты вокруг были полны неясных, но и неугасающих надежд.

— Э, дон Хосе, — говорил вечерами Мануэль Мантилья, — мы надеялись на завтрашний день на Кубе, мы ждем его и здесь…

— Я вижу, как трудно жить в Нью-Йорке, — отвечал Марти, — но все-таки здесь свобода. Что же до трудностей — разве они не закаляют нас, не делают более сильными?

Он написал в Гавану о своем намерении вызвать жену и сына в Нью-Йорк, «как только обретет свою крышу в новой стране». Последние деньги он истратил на картуз и пальтишко для любимого Пепито.

Кармен ответила сердитым письмом, но Марти понял, что она хочет приехать. И он кинулся искать работу.

В издательстве бывшего президента Революционного комитета Понсе де Леона и его друга, венесуэльца Болета Перасы, которое выпускало литературу на испанском языке, не было ничего. Симпатизировавший кубинцам издатель Фрэнк Лесли погряз в долгах. Знаменитый Эпплтон, на которого Марти возлагал самые большие надежды, путешествовал по Европе, а его заместитель отказал даже в аудиенции.

Это было закономерно. В погоне за осязаемыми благами людям было не до духовной пищи. Французские и испанские профессора филологии радовались месту корректора или переводчика. Марти снова и снова пешком проходил из одного конца города в другой, прочитывал все объявления в газетах, но переводчики и корректоры не требовались никому.

В конце концов гонорар за перевод писем для нескольких мелких торговых фирм позволил ему воспрянуть духом. Он подарил детишкам Кармиты шоколад, а Вионди отправил письмо, где говорилось: «Может быть, все январские тучи исчезнут в феврале».

Теперь, с первыми заработанными долларами в кармане, он мог отправиться в нью-йоркский Революционный комитет, куда не хотел идти в первые дни, чтобы не выглядеть беспомощным просителем. Его встретили Каликсто Гарсиа и новый председатель комитета Хосе Франсиско Ламадрис.

Когда после краткой беседы он ушел, получив приглашение на обед в дом генерала, Гарсиа сказал Ламадрису:

— Очень, очень милый молодой человек. И образованный, и умный, и, очевидно, смелый. Мне много говорили о его работе в Гаване до провала. Но какой из него солдат? Он пробыл в комитете полтора часа, из которых мы беседовали тридцать минут. Остальное время он кашлял…

Марти остался не очень доволен беседой.

Он вспоминал тесную комнату комитета с длинным и узким столом посредине, где склонялись над мятой картой острова усатые люди в длинных пиджаках и повязанных бантом галстуках. Он вспоминал их разговоры — отрывистые и четкие фразы профессиональных военных, для которых не существовало ни сомнений, ни проблем. Их заботило только одно: деньги и оружие.

Оружие… Восемь винтовок, стоявших в углу. У кого-то на квартире хранится еще четырнадцать. Ролоф обещал принести дюжину револьверов. И это пока все.

Члены комитета — храбрые ветераны, славные представители поколения, которое подняло знамя восстания в 1868 году. Но ведь они хотят воевать вслепую! Идет январь, а последние известия с острова датированы ноябрем. В ноябре в Орьенте сражались негритянские отряды, в центре острова дрались патриоты под командованием Серафина Санчеса, Эмилио Нуньеса, Франсиско Каррильо. А сейчас уже январь.

Генерал Гарсиа возглавляет войну по праву. После Максимо Гомеса и Антонио Масео он, несомненно, один из самых популярных и талантливых военачальников, вставших во главе повстанцев. Он не подписал Санхонского пакта — после ста дней боев в окружении он выстрелил себе в голову, чтобы не сдаваться живым. Вылечив пленника, испанцы посадили его в смердящую одиночную камеру. Какой страшный шрам пересекает лицо дона Каликсто!..

Но почему генерал нарушил слово, данное Антонио Масео? Ведь он специально ездил в Кингстон, на Ямайку, чтобы согласовать с Масео планы войны. Масео должен был командовать первой же большой экспедицией на Кубу. А теперь вместо него назначен генерал Бенитес. Конечно, Бенитес храбрый и преданный человек. Но разве пойдут за ним гуахиро Орьенте, разве откликнется Камагуэй? Они ждут одного вождя, и этот вождь — Масео.

Что же случилось? Как поговаривают, Масео отстранен, потому что он мулат, а Бенитес назначен, потому что он белый. Неужели снова «fear of the negro» [32] Боязнь негра (англ.). ? Хуан Гомес считает, что только из-за этого в Десятилетнюю войну был отклонен выдвинутый Масео план прорыва из Орьенте и Камагуэя в западные провинции Кубы. Тогда богатые плантаторы испугались, что все негры по всей Кубе возьмутся за оружие; что, разгромив испанцев, они поднимут руку и на своих бывших хозяев; что война за свободную от Испании Кубу станет «черной войной» и остров превратится во второе Гаити, в республику негров. Не случайно слышались возражения против выдвижения «цветных» на командные должности, не случайно еще тогда плелись интриги против Масео.