Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

И тут опять в лице гостя что-то изменилось, словно он сменил одну маску на другую.

– Если бы вы, – заговорил он примирительно, если бы вы, наконец, согласились с нашими предложениями, мы бы реализовали затраченные миллионы, и ваш проект был бы осуществлен… почти полностью…

Алексей Иванович, молча пристально рассматривал сидящего перед ним человека. Тот ежился под этим взглядом.

«Только что передо мною был ответственный чиновник, а сейчас жалкий подхалим. Смешно!» – подумал Алексей Иванович и невольно улыбнулся.

– Вы согласны? – обрадовался этой улыбке посетитель.

– Нет, конечно, не согласен. Я ведь уже сказал.

Гость поднялся, наконец, со стула. Лицо его снова приобрело неколебимо-начальственное выражение.

– Позвольте, – начал он…

Но Алексей Иванович больше не стал его слушать. Он словно бы забыл о его присутствии: отвернулся, вышел на балкон, шагнул со ступеньки на влажную траву, зашагал вдоль забора к калитке, отворил ее и направился к лесной опушке.

Пока они вели этот неприятный разговор, верховой ветер разогнал тучи, очистил небо и, как после хорошей работы, улегся отдыхать. Стало солнечно и светло, словно в хорошо проветренном доме.

Неспешным размеренным шагом Алексей Иванович обогнул край поля и вскоре углубился в лес. Он вдохнул чуть кисловатый запах подгнившей прошлогодней травы, смешанной с ароматом нагретых березовых стволов. В плотном воздухе что-то непрерывно шелестело, поскрипывало, но Алексею Ивановичу казалось, что шелестит и поскрипывает сама тишина и не он слушает ее, а лес настороженно прислушивается к его шагам, к шороху палой листвы под ногами. Изредка сюда долетал ветровой звук проносящейся вдалеке машины и тут же гаснул. Полуденное солнце кое-где пронизывало сумрак, неожиданно ярко высвечивало то заросшую папоротником прогалину, то сверкнувший под лучами черно-белый ствол, то темную лапу ели. Вот мигнула и исчезла алая шляпка сыроежки, и Алексею Ивановичу показалось, будто лес улыбнулся ему.

Он забирался все глубже в чащу, совершенно не думая, как выберется отсюда.

Впервые за время болезни и жизни в санатории он вернулся к мыслям о проекте и обрадовался тому, что уже не боится этих мыслей, не отталкивает их от себя. В первый день приезда в этот незнакомый ему город, на совещании в облисполкоме, куда его срочно вызвали для обсуждения возможности реализации его проекта именно здесь, он горько недоумевал, к чему эти льстивые речи, восторги по поводу задуманного им будущего города, если все эти люди в корне, в самой основе не понимают его?

И снова у него заныло, заколотилось сердце, болью стянуло грудь.

Он испуганно остановился, торопливо нашаривая в кармане тюбик нитроглицерина. Почему он всегда так пугался этой боли? Ведь он не боялся смерти. Да, он совершенно твердо знал, что не боится. Но это он ЗНАЛ, а чувствовал другое – панический страх перед уничтожением, перед НИЧЕМ, перед ПУСТОТОЙ.

Бросил на язык таблетку, стал прислушиваться к себе. Глубоко вздохнул. Все спокойно, боль прошла, дышится свободно.

Двинулся дальше и вдруг совсем близко, будто вот там за деревом услышал несильный женский голос:

– По бугоркам, по низким косогорам, плывет большая сонная луна… – пела женщина.

Внезапно так же, как началась, песня оборвалась.

Женщина крикнула:

– Сень, а Сень! Погляди, какие они смешные! У них уже глазки прорезались! Сень!

– Ты их руками-то не особенно трогай, а то, гляди, кормить откажется.

– Да ты что! – засмеялась женщина. – Она меня любит, не боится…

Было в их голосах столько спокойной, легкой доброты, что Алексею Ивановичу остро захотелось увидеть их, поговорить с этими незнакомыми, невидимыми людьми.

Порыв легкого ветра донес до него запах горящих шишек, И тот час вспомнилось детство, дача, мать, растапливающая шишками самовар.

«Попить бы сейчас чаю. Крепкого, горячего. Под деревом, за деревянным столом, – почему-то с грустью подумал он. – С теплым хлебом с маслом…»

Он прошел еще несколько шагов и наткнулся на низкую изгородь из поставленных крест-накрест жердей. Густые кусты зреющей малины почти полностью заслоняли небольшой рубленый домик. Алексей Иванович обошел его слева и остановился перед распахнутой калиткой. На крыльце сидела женщина в ярко-зеленых брюках. На коленях его копошились два пушистых, почти круглых щенка. Женщина была немолода, полновата; светлые, прямые волосы стягивала сзади такая же зеленая тряпица, короткий хвостик спускался на шею.

– Нет, да ты посмотри, – смеясь говорила женщина. – Чернушка меня уже за палец кусает…

– Здравствуйте, – смущенно произнес Алексей Иванович.

Все так же смеясь, женщина сказала, ничуть, казалось, не удивившись неожиданному появлению незнакомого:

– Здравствуйте! Заходите. Поглядите, какая прелесть, верно? Сень! – крикнула она. Выйди. Это к тебе, наверное.

Да нет, – несмело отозвался Алексей Иванович. – Я просто гулял. Услышал, как вы пели… И еще – мне показалось, что кто-то здесь разжигает самовар… шишками…

– Он сейчас закипит, – сказал мужчина, появляясь на пороге. – Аня, – обратился он к женщине, – зови гостя чай пить. Я за домом накрыл.

– Нет, что вы, какой я гость? Я так, прохожий.

Мужчина улыбнулся, отчего по лицу его разбежались нестарящие морщинки.

– Что ж, – сказал он весело. – Зови прохожего…

…Чай был действительно необыкновенно вкусным и, как ему хотелось, – с теплым хлебом с маслом. И еще с густым темно-коричневым медом. Все трое молчали, откровенно наслаждаясь едой. Почаевничали. Женщина собрала посуду, отнесла в дом, вернулась, села напротив Алексея Ивановича, сказала:

– А теперь давайте знакомиться. Меня Анна Николаевна зовут, его Семен Николаевич.

– Брат и сестра?

– Да нет, – улыбнулся Семен Николаевич. – Муж и жена. Тридцать два года уже.

– А я с сестрой живу. Как овдовела в войну, так переехал к ней; с тех пор вдвоем и живем… Простите, я ведь так и не представился. Морозов, Алексей Иванович. Я здесь поблизости в санатории. Знаете?

– Знаем. Как же. Значит, недавно сильно болели?

– Болел.

– Говорят, хороший санаторий. Так и называется – реабилитационный…

– Да.

Женщина пристально посмотрела гостью в лицо.

– Скучаете там?

– Верно. Неужто в глаза бросается?

– Не то, чтобы бросалось, а видно…

Алексея Ивановича смутила прямота этой впервые увиденной им чужой женщины. Не захотелось продолжать разговор. Он поднялся, начал прощаться.

– Простите, что так бесцеремонно напросился к вам на чай. Пойду. Боюсь, меня там хватятся, влетит мне от доктора. Я еще ни разу так далеко не забирался…

Хозяин тоже поднялся.

– Тут неподалеку шоссе. Доберетесь не больше, чем за полчаса. Я покажу.