Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

В гимназию она не ходила – отец запретил ей выходить днем из дома; только по ночам она осторожно спускалась в их крошечный садик, заросший и заброшенный, нисколько не напоминающий тот, прежний, с розами, гладиолусами и удивительными цветами, названия которых она никогда не могла запомнить.

Вальдо взрослел и становился все более молчаливым и отчужденным. Ее начал смущать его пристальный взгляд, которым он провожал ее каждое движение, и даже редкая его улыбка. Но больше всего ее стесняло то, что у него выросла светлая, легкая, вьющаяся бородка, отчего он поразительно стал похож на дядю Арво. Оба они почему-то стали стесняться друг друга, и все заботы о юноше Эве постепенно передала отцу. А тот все слабел. Иногда он по целым дням не мог подняться с постели. Однажды позвал ее к себе в комнату, заставил сесть рядом, долго молчал и, наконец, сказал тихо и очень серьезно:

– Вот что, Эве, ты уже взрослая, должна понять меня правильно. Забудь, что ты девушка… Забудь… Ты для него теперь должна стать доктором, и нянькой, и матерью… Поняла меня? И еще одно – ты должна дать мне слово… честное слово – если Юхан не вернется, уезжай отсюда. Поняла?

– Почему Юхан не вернется? И зачем я должна уезжать? Куда?

Отец раздраженно сморщился.

– Не задавай детских вопросов!.. Если после войны Юхан не вернется, ты должна отсюда уехать… Поняла?

– Поняла… А ты? Как же ты?

– Иди! – окончательно рассердился отец. – Не торчи тут… Займись чем-нибудь…

Она побежала к Вальдо, рассказала ему об этом странном разговоре.

– Почему, почему отец хочет, чтоб я обязательно отсюда уехала? И откуда он знает, что Юхан не вернется? – плача, спрашивала она. – А как же он? Ты?

Но Вальдо молчал. Не смотрел на нее. И молчал…

…Война, наконец, окончилась. И Юхан не вернулся.

Приехала из деревни мать Вальдо и взяла его домой.

По настоянию отца, Эве вернулась в школу, снова в восьмой класс, а по вечерам стала работать корректором в русской газете.

Первое время она сильно тосковала без Вальдо. Но постепенно работа, учеба, забота об отце, который уже вовсе не вставал с постели, отвлекли ее, она заходила к Оямаам все реже, а вскоре и вовсе перестала.

Чем слабее становился отец, тем острее тосковал о сыне, хотя знал, что уже нечего ждать, все же напряженно ждал хоть какой-нибудь весточки.

Но новостей не было.

И однажды утром, зайдя перед уходом в школу к отцу, Эве не смогла его добудиться…

Уехала она не сразу, как обещала отцу, а только через месяц – кончала школу. Тогда, распродав все, что еще можно было продать, она вместе с подругой отправилась в Москву поступать в университет.

В день отъезда она зашла к Оямаам попрощаться. Ни матери, ни братишки Вальдо не было дома. Эве посидела немного молча, ни разу не взглянув на юношу. Ей было почему-то стыдно, хотелось плакать, просить у него за что-то прощения, но она не решалась заговорить. Он тоже молчал. Наконец, она поднялась, пробормотала:

– Я напишу…

И выбежала.

Она действительно написала. Первое письмо о том, что она держала экзамен не в университет, а в Институт философии, литературы и искусства имени Чернышевского в Сокольниках – «это тоже Москва; там поблизости самый лучший в городе парк!» Ее приняли. Второе письмо – восторженный рассказ о Москве. Третье – что она живет в общежитии и завтра начинаются занятия. Но ни на одно из этих писем Вальдо не ответил.

Больше она не писала.

А долго, долго спустя, после того, как она окончила институт, вышла замуж, развелась и несколько лет проработала в газете, она узнала, что в пятьдесят четвертом году Вальдо Оямаа умер от какой-то сложной почечной болезни. Она не плакала, узнав об этом от случайно встреченной на улице школьной подруги, приехавшей по каким-то делам ненадолго в Москву. Она не плакала и вечером, когда после работы пришла в свою одинокую, не очень уютную комнату. Только всю ночь и весь следующий день ей казалось, что она слышит его глуховатый голос и видит худые руки с длинными пальцами, праздно лежащими на ободах колес инвалидной коляски.

Лица его она вспомнить не могла…

Письмо Хейно Оямаа было первым письмом из ее города за все тридцать лет…

Редактор удивился ее желанию, не отдохнув, сразу пуститься в путь.

День она потратила на встречу со специалистами, что строили орган в зале Чайковского – они подтвердили свое полное одобрение планов, предложений и чертежей, присланных инженером Хейно Оямаа, и сообщили, что еще два года назад отправили в горисполком свое официальное заключение, копию которого она взяла собой.

И вот она здесь…

…Утром ее разбудила барабанная дробь дождя по железному подоконнику. Что же ей делать в такую погоду весь длинный свободный день? Пойти смотреть, как изменился город? Ну, уж нет, если она снова промокнет, как вчера – насморк гарантирован! Начало лета здесь всегда дождливое.

«Уж лучше проваляюсь целый день в постели и по-настоящему отдохну». Она устроилась поудобнее, попыталась уснуть. Но что-то ее все время беспокоило; она вертелась, перекладывала подушку, наконец, закурила и решительно поднялась.

«Зря теряю время. Скорее надо освободиться и уезжать. У меня есть адрес этого Хейно Оямаа. В воскресенье даже удобнее встретиться, чем в рабочий день».

Даже самой себе ей не хотелось признаваться, что не деловитость руководит ею сейчас, а неудержимое желание узнать хоть что-нибудь о годах, прожитых Вальдо Оямаа без нее. Конечно, если этот Хейно действительно его младший брат…

Автобус довез ее почти до самого подъезда шестиэтажного дома, неотличимо похожего на два ряда точно таких же, обрамлявших аккуратно заасфальтированную улицу. Даже деревца – по пяти подле каждой домовой коробки – были одного роста с одинаковым количеством постриженных веток. Лифт поднял ее на шестой этаж. Она нажала звонок, вызвав из тишины два коротеньких, музыкальных тона. Почти тот час же щелкнул замок.

«Как бабушкин сундук», – успела подумать она.

На пороге стоял невысокий, полноватый человек лет сорока.

– Здравствуйте, – сказала она. – Могу я видеть товарища Хейно Оямаа?

– Это я.

– Меня зовут Ева Ларина… то есть, Эве Лаар. Ларина мой псевдоним.

Хозяин удивленно смотрел на нее, не совсем понимая, кто перед ним.

– Мы получили ваше письмо… в газету…

– Ах ты, господи! Как это я сразу не догадался… Заходите, пожалуйста. Я ужасно рад…

– Сильный дождь. Может быть, вы дадите какие-нибудь тапочки?

– Ерунда! У нас линолеум.

– Идите, идите, не стесняйтесь… Мама! Иди сюда. К нам гости… то есть к нам корреспондент из Москвы!

В прихожую вошла высокая, костистая старуха, учтиво поклонилась:

– Очень приятно! Вы не откажетесь выпить с нами чашечку кофе? Проси к столу, Хейно, у меня все готово.