Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Наступила, наконец, весна. Теплая, но пасмурная, дождливая. Бледное северное солнце изредка пробивалось сквозь серую, тусклую пленку, затягивавшую небо, и тут же снова таяло в туманном мареве.

Но эта неласковая весна внесла всё же какое-то разнообразие в жизнь Василия: он вскопал в прилегавшем к дому крошечном палисаднике несколько грядок, посадил картошку, посеял лук, укроп. Для поливки этого «обширного» огорода хватало одной лейки, и все же было какое-то занятие. Когда, наконец, весна по-настоящему разгорелась и солнце начало подсушивать землю, пришло письмо от Павла. Он настоятельно приглашал Василия к себе:

«Приезжай, – писал он, – у нас скоро черешня поспеет, да и другие ягоды-фрукты пойдут. А летом и виноград-скороспелка нальется, Ты, небось, никогда его вдосталь не едал. Приезжай. Мы все тебя ждем. И ребятишки ждут деда, не дождутся».

Что-то неожиданно теплое шевельнулось в душе Василия от этих слов – «ждут деда».

«Поеду, – решил Василий. Поживу немного, погляжу, а вдруг да и…»

Поездка была долгая, неудобная и утомительная: от Узловой до Соснова, от Соснова до Ленинграда, от Ленинграда до Ставрополя, от Ставрополя до Низинки. Добирался он по старой железнодорожной привычке на паровозах и на товарных платформах – перегоны совершал в тамбурах дальних поездов; словом, пока добрался до места, порядочно устал.

Пожил он у Павла недолго. Черешни, правда, поел порядочно, но до винограда так и не дожил. Очень уж жаркие ветры дули со степи, да и шумные мальчишки донимали – то тащили ни свет, ни заря на речку порыбачить, то на ближний конезавод, то носились вокруг него загорелые и белозубые как цыганята.

И потянуло его домой, в тихое северное лето, где в серебристо белые ночи пахнет пылью и влажной травой.

В первый раз в жизни решил он ехать обратно не «на перекладных», как привык за свою многолетнюю железнодорожную службу, а купить нормальный билет в плацкартный вагон, тем более, что полагалось ему оплачивать только плацкарту.

Павел на своем мотоцикле довез его до Ставрополя. За несколько минут до поезда Павел сказал грустно:

– Не нравилось тебе у нас, отец… Ведь тут и зимы почти не бывает, а у вас…

– Почему не нравилось? Ничего. Хорошо ты живешь.

– Так переезжай, – обрадовался Павел.

– Подумаю… Ну, счастливо тебе. Давай обнимемся на прощание, что ли…

– В купе он застал только одного пассажира. Женщина сидела, опершись локтями о столик, смотрела в окно просто так, ни на кого – подле окна никто не стоял, люди равнодушно и торопливо проходили мимо.

– Здравствуйте, – сказал Василий.

Женщина оглянулась, приветливо кивнула. Лицо ее было серьезно, даже немного грустно, но в глубине глаз таилась как бы готовность к улыбке.

– Почему-то это выражение затаенной веселости смутило Василия.

– Соседи мы, – неловко сказал он.

– Соседи, – уже открыто улыбнулась женщина. – Да надолго ли?

– Вам далеко ехать?

– Далёко. До самого конца.

– О! – обрадовался Василий.

Сам не понимая, почему, ему стало хорошо на душе от известия, что женщина тоже едет до самого Ленинграда.

– И мне до конца!

Показалось ему или действительно это тоже обрадовало женщину?

– Что ж, – сказала она, – давайте знакомиться, коли так далёко вместе ехать.

– Василий Степанович меня зовут.

В его широкую, твердую ладонь она вложила такую же затвердевшую от работы руку.

– Клавдия я, – после паузы добавила – Алексеевна.

Василий поставил на стол небольшую плетеную корзинку, откинул чистую тряпицу, предложил:

– Угощайтесь. Пасынок на дорожку набрал. Говорят, лучшая черешня в районе из его села.

– Ой, какие красивые! Словно, каждую кто-то специально раскрасил – один бочок желтенький, другой алый! Даже есть жалко.

– Что вы. Ешьте, ешьте, сладкая, как мед!

Заглянула молоденькая проводница.

– Билетики, пожалуйста. А, у вас железнодорожный…

– Да. Решил раз в жизни попробовать, как это по-пассажирскому, – улыбнулся Василий.

– Ну и как, нравится? – засмеялась проводница. Еще не пробовал, – только отъехали. Пока – очень нравится.

Постели возьмете?

– А как же! Пассажирить, так пассажирить!

– А чайку желаете?

– Можно и чайку.

– Есть вафли, печенье.

– Ну, уж нет, эта пища детская. У меня и потяжелее найдется – пасынкова супруга напекла, нажарила… Ох, извините, Клавдия Алексеевна, может, вам желательно вафли?

– Спасибо, нет. Я ведь тоже на дорогу кое-что на дорогу припасла.

– Долго и истово пили они чай с пирожками, что напекла жена Павла, и говорили так, ни о чем.

– Напились. Помолчали. И вдруг неожиданно для самого себя Василий сказал:

– А у меня прошлой осенью жена померла.

Клавдия молча, сочувственно покачала головой.

– И не болела нисколько – ночью стало плохо, а утром скончалась.

– Такая смерть счастливая…

– А по мне, никакая смерть не счастливая…

– Так это для тех, кто в живых остается.

– Может…

Клавдия убрала на столике и опять бездумно уставилась в окно. Стемнело. Проносился мимо неяркий отблеск далеких станиц, в одну линию сливались огни фонарей у шоссе.

В купе зажегся свет, и за окном все исчезло. На стекле, как в старом потускневшем зеркале, отразилось лицо Клавдии. Привычным движением она поправила волосы, обернулась к Василию.

– Будто и нет там за стеклом ничего. Заперли нас тут, и несемся невесть куда, – сказала она и улыбнулась широко и весело. – Будем стелиться?

– Что-то спать нет охоты, – чуть смущенно сказал Василий.

– И мне! – обрадовано откликнулась Клавдия.

– Вот и ладно. Поговорим еще… Вы сами откуда родом?

– Гатчинская я.

– Так мы ж почти земляки с вами. Знаете, нет? – Станция есть такая в Ленинградской области – Узловая. Неподалеку от Белгорода, ближе к Сосново. Бывшая Финляндия. Не слыхали?

– Нет.

– У нас раньше просто поселок был, до войны. А теперь уже целый город. Районный.

– Я тех краев не знаю. Еще совсем маленькую родители в Ленинград вывезли.

– Живы родители?

– В блокаду померли. Меня чуть живую соседи пристроили в детдом, что по Дороге жизни эвакуировали в Вологду. В сорок шестом мы обратно вернулись. Я долго еще болела. Училась кое-как. Семилетку все же закончила. Работать пошла. Там своего будущего мужа встретила.

– Вы замужем? – почему-то неприятно задетый, спросил Василий.

– Была. Полгода года. Оказался человек нехороший. Пил, случалось – бил меня. Жили мы со свекровью. Она женщина очень хорошая, да слабая. Любила меня, жалела, а с сыном справиться не могла. Ушла я от них, а жить-то мне было негде. Свекровь, дай ей бог здоровья, устроила меня ночной нянечкой в детские ясельки, так там койку мне определили. Вот до сих пор там и живу…