Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

И все-таки Наталья Ивановна пыталась как-то оправдать Лидию.

«Просто она очень деловая. Я, к сожалению, никогда такой не была. Ну, и что в этом хорошего? Чего я в жизни добилась? Семидесятипятирублевой пенсии? А она – добьется! Обязательно. Наверное, все современные молодые женщины иными и быть не могут. А как я, – ничего от жизни не получать, кроме труда, забот и в старости… понукания. Я не умела жить иначе, чем жила. Так это моя беда, а не ее вина…»

Но как она ни старалась, не могла заставить себя относиться к Лидии лучше. И все больше замыкалась, внутренне ограждая себя от делового напора невестки.

Теперь она целыми днями разговаривала только с Павликом. Может быть, поэтому он рано начал говорить. Первыми его сознательно произнесенными словами были не «мама» и «папа», а «баба’На» – полностью ее имя было для него еще слишком труднопроизносимым. Очень скоро он соединил два слова воедино, переставил ударение и изобрел одно новое «баба’На». Так стали называть Наталью Ивановну все в доме и во дворе. Все, кроме Лидии. Невестка продолжала обращаться к свекрови по имени-отчеству. Причем чаще всего это само по себе уже звучало как выражение откровенного недовольства.

– Наталья Ивановна! Вы опять не погладили белье. Сколько раз надо говорить?!

Или:

– Уважаемая Наталья Ивановна, почему это вы сегодня сократили прогулку с ребенком? Вы прекрасно знаете, что он должен быть на воздухе не менее пяти часов!

Позже появилась новая тема для недовольства:

– Наталья Ивановна! Я убеждена, вы портите ребенка своим баловством!

По правде сказать, Павлик действительно был избалован. Как все дети, он быстро и точно разобрался во всех тонкостях семейных взаимоотношений и научился использовать напряженные отношения бабки и матери. Он никогда не жаловался Лидии на бабушку, но когда все оказывались вместе, он не слушался ни той, ни другой; видел, что в этих спорах, вернее в недовольстве матери, отец был всегда на ее стороне и также научился эксплуатировать его молчаливую поддержку, отлично понимая, что бабушка была в семье как бы слабейшей стороной.

Но чем старше он становился, тем сильнее привязывался к Наталье Ивановне и по-детски чутко ощущал несправедливость матери. Правда, наверное, из чувства самосохранения, он при матери никогда к бабушке не ласкался; но когда Лидии не было дома, а в последнее время это случалось чаще и чаще, Павлик, прибегая со двора, тот час залезал на диван в бабушкином углу, просил ее либо поиграть с ним в его любимые игры, либо просто, уютно свернувшись калачиком, молча отдыхал от беготни.

В такие тихие минуты Наталья Ивановна любила читать ему не только детские книжки, изредка покупаемые Лидией, но и книги из своей маленькой, но тщательно подобранной библиотеки.

Если невестка заставала их за этим занятием, она неизменно делала Наталье Ивановне выговор:

– Опять вы читаете ему Чехова?!

Либо откровенно возмущалась:

– Только Вам может прийти в голову читать ему Мопассана! Слава богу, он во всем этом еще ничего не понимает. Вот пойдет в школу – там его быстро всему научат!

И повзрослевший Павлик неизменно откликался на это словами и голосом андерсеновского старика-шкафа:

– И зачем вы забиваете голову ребенку всякой ерундой!

При этом он заговорщицки подмигивал бабке, и оба они тихонько смеялись…

Наталья Ивановна любила книги. Всю жизнь она помаленьку собирала свою библиотеку. Когда еще задолго до школы Павлик научился читать, она разрешала ему брать все, что его заинтересует. Была одна полка, к которой она не разрешала Павлику даже дотрагиваться. Здесь стояла поэзия. Вкусы Натальи Ивановны в этой области были очень разнообразны; постороннему человеку могло показаться, что все вообще поэты ей одинаково по сердцу: и Пастернак, Сергей Орлов и Вознесенский, Лермонтов и Мандельштам. Но это было не так – она знала и любила поэзию. Выкраивая крохи из своей пенсии, она подолгу выстаивала в очереди в книжном магазине и покупала далеко не все подряд.

Для Лидии же книги представляли исключительно товарную ценность. Поэтому она и не мешала Наталье Ивановне покупать их, только всякий раз скрупулезно подсчитывала нанесенные семейному бюджету раны.

В тот год осенью Павлик должен был пойти в первый класс. В семье готовились к этому торжественному событию, но все по-разному.

Лидия и Алексей занимались покупками самой добротной формы, самого практически долговечного ранца, самых ярких считалок и самописок. Лидия, не любившая никакой домашней, женской работы, однако на всем, что было приобретено для школы, написала имя и фамилию будущего первоклассника, не преминув напомнить ему, что все стоит денег и надо тщательно беречь вещи.

А Наталья Ивановна подолгу гуляла с внуком по Москве, рассказывала о своей школе, о любимых учителях, о дружбе с соучениками, вспоминала веселые школьные происшествия и озорные проделки. Павлик любил эти прогулки – никаких поучений, весело и спокойно, да еще перепадет пара-другая эскимо…

Задолго до первого сентября Лидия стала поговаривать о том, что ребенку необходима отдельная комнатка, место для занятий, и вообще – до каких пор можно жить друг у друга на голове?

Наталья Ивановна еще не понимала, куда она клонит, но каждый такой разговор вызывал в ней все более нараставшую тревогу. Она слишком хорошо знала характер своей невестки – ведь та никогда ничего не делает и не говорит без точной цели – извлечь выгоду.

И вот, наконец, все стало ясно: как-то поздним вечером, когда Павлик уже спал, муж и жена, так же как и семь лет назад, явились в закуток к Наталье Ивановне. Лидия тотчас заговорила решительно и категорично:

– Ну, вот что, Наталья Ивановна, если вы не хотите понимать намеков, я выложу все начистоту.

И снова, как семь лет назад, увидев выражение лица Алексея, Наталья Ивановна остро пожалела его. И еще что-то примешалось к жалости. Кажется, это был стыд…

– Слушаю вас, – тихо сказала Наталья Ивановна.

– Пора подумать о сыне и внуке! Ну, я вам безразлична, но… Так дальше жить невозможно! Мы задыхаемся! Ребенок идет учиться… Кроме места ему еще нужно спокойствие и тишина в доме!

– Какой же выход вы предлагаете?

– Да самый простой – вам переехать в Дом ветеранов труда!.. Я все узнала: лучший тот, что в Покровском. Далековато, правда, – сто сорок от Москвы, но зато прекрасные условия, медицинский уход, никаких забот; кстати, воздух там прекрасный, дом стоит прямо в лесу, близко речка. Словом, отдыхайте и наслаждайтесь жизнью!

Тяжелое молчание, воцарившееся после этих слов, на минуту смутило Лидию. Но не в ее натуре было менять свои решения! Она тут же оправилась и продолжала бодро: