Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Вечером в поезде, уже собираясь лечь, Ольга услышала по радио, что прошедшей ночью он умер во сне…

Она долго стояла одна в тамбуре, прижимаясь плечом к железной стене.

Было холодно, тоскливо, и хотелось плакать от сознания, что она чем-то обидела Старика, и теперь уже ничего нельзя сделать…

А там, за стеклом, в ускользающем мире все еще было почти светло. Медленно вращались серые поля под тусклым небом, кружась, уплывали туманные силуэты деревьев, взбирались на столбы и снова опадали к земле провода, и Ольге казалось, что этот длинный, длинный день так никогда и не кончится…

На пенсию Наталья Ивановна ушла ровно в пятьдесят пять. Не потому, что с нетерпением ждала, когда настанет день «заслуженного отдыха». Нет, она не чувствовала себя усталой и работу свою любила. После окончания техникума пришла на завод; сперва была счетоводом, затем стала бухгалтером и вот уже более двадцати лет сидела все в том же маленьком кабинете подле кассы. Дружила она и со своими сослуживцами. Уйти на пенсию ее попросту заставили.

С мужем она разошлась лет тридцать тому назад, жила вдвоем с сыном Алексеем в большой светлой комнате коммунальной квартиры. Соседи менялись часто, но и с теми, кто вселялся позже, у Натальи Ивановны сохранялись ровные, добрые отношения.

Сын поступил на экономический уже по возвращении из армии – после десятилетки дважды не набирал нужного количества очков. По окончании был направлен в Центральное статистическое управление, с той поры там и работал, хотя работа ему не нравилась, он скучал, томился – попросту отбывал службу. Однако привык и другого места не искал.

Женился он поздно, тридцати двух лет на двадцатитрехлетней, окончившей факультет журналистики; как-то сразу и полностью он подпал под ее влияние; Наталье Ивановне казалось, что сын даже побаивается своей энергичной жены.

Ни словом не обмолвившись заранее, он как-то вечером привел ее в дом, зачем-то поставил у ног Натальи Ивановны небольшой чемодан и сказал:

– Познакомься, мама, это моя жена Лидия.

Несмотря на растерянность от ошеломившего ее сообщения, в первую минуту молодая женщина показалась Наталье Ивановне хорошенькой: стройная, тоненькая, чуть выше Алексея, с маленькой головой, совершенную округлость которой подчеркивала очень короткая стрижка «под мальчика»; лицо свежее, не накрашенное. Но что-то все же насторожило Наталью Ивановну. Может быть, то, как скромно сидя на краешке дивана и не поднимая глаз, Лидия необыкновенно длинными пальцами узкой ладони все время ощипывала с юбки невидимые соринки. «Что это она все время обирается?» – недовольно подумала Наталья Ивановна.

Оторвав взгляд от этих неприятно притягивающих движений, она впервые внимательно посмотрела в лицо своей невестки и поразилась: на этом хорошеньком личике почти не было губ, только узкая розовая щель.

Вот Лидия улыбнулась какой-то Алексеевой шутке и, смывая скромность, на лице ее появилось хищное и одновременно лицемерное выражение.

«Господи! – ужаснулась Наталья Ивановна. – Да она похожа на щуку!»

В эту секунду взгляды двух женщин встретились; и с той быстротой, с которой только женщины могут приходить к окончательным выводам, обе почувствовали свою острую взаимонесовместимость.

А молодая, заметив испуг в глазах старшей, тот час уверилась, что с матерью она справится так же легко, как справилась с сыном…

Вскоре Лидия получила направление в многотиражную газету большого московского завода. По-журналистски хваткая на сплетню, она обо всем и обо всех говорила резко, категорично, легко высказывала безапелляционные суждения о книге, которой не читала, или фильме, которого не видела.

– «Подранки»? И смотреть не буду. Я слишком хорошо знаю, как этот Губенко шагал по трупам, чтобы дорваться до постановки!

Или:

– Новый роман Соловьева? Наверняка – ерунда! Дал взятку пожирнее, вот и напечатали.

С той же категоричностью она утверждала, что попала в эту дурацкую многотиражку только потому, что не догадалась во время сунуть кому надо и что с ее талантом она, конечно, не станет задерживаться там до окончания положенного срока, а «выйдет в центральную прессу».

Муж тоже свято верил в ее литературную одаренность; Наталья Ивановна, однако, считала, что единственный талант невестки – в умении все подгребать под себя и устраиваться в жизни так, чтобы ей, Лидии, было удобно и приятно.

Наталья Ивановна сразу же заметила, что сына ее, Алексея, она совершенно не любит и относится к нему терпимо только потому, что замужество помогло ей после окончания учебы остаться в Москве. Алексей пока ни о чем не догадывался и был, по-видимому, вполне счастлив.

Ради него Наталья Ивановна согласилась на реконструкцию комнаты. Само собой так получилось, что отгороженный ей угол оказался самым темным и неуютным; дневной свет попадал в него только из узкой щели под потолком – шкафы и книжные полки, оклеенные ярчайшими обоями, имитировали стены ее нового обиталища.

Очень скоро выяснилось, что Лида беременна. Это на время как-то примирило с нею свекровь.

«Может быть, это ее смягчит», – подумала Наталья Ивановна.

Но вот родился ребенок, декретный отпуск кончился, и однажды вечером они вместе с Алексеем, не постучав, явились в закуток к Наталье Ивановне и, не присаживаясь, невестка со свойственной ей категоричностью заявила:

– Вот что. Мы с Алексеем решили, что пора вам переходить на пенсию. Месяц назад вам минуло пятьдесят пять и тянуть больше нечего. Домработницу достать в Москве практически невозможно, да и вашей зарплаты едва хватило бы на оплату ее труда. А я не собираюсь посвящать свою жизнь стирке пеленок и варке манной каши! Самое время выходить в центральную прессу…

Наталья Ивановна посмотрела на сына; ей стало его мучительно жалко – лицо у него было растерянное, смущенное; он отворачивался, стараясь не встретиться с матерью взглядом.

А невестка сдержаннее продолжала:

– Пенсия у вас, конечно, мизерная, всего восемьдесят пять, но в общем котле сойдет…

Наталья Ивановна молчала.

«Все уже разузнала, – с горечью подумала она. – И все решила!»

– На оформление уйдет не больше недели, я знаю, у нас с этим просто!

Наталья Ивановна понимала, что если она хочет отвоевать себе более или менее спокойную жизнь, надо соглашаться.

– Хорошо, – сказала она, как можно спокойнее, не желая показывать, как это все для нее непросто.

Лидия ласково улыбнулась, попыталась даже приобнять Наталью Ивановну за плечи, но та, не сдержавшись, резко отстранилась…

Так началось ее «бабкование».

Павлик рос трудно, часто болел ангинами; она иногда целыми ночами просиживала над ним, боясь, что он задохнется из-за налетов; под утро она еле добиралась до своей кровати, чтобы поспать хотя бы пару часов, потом поспеть приготовить завтрак сыну и невестке и еще до ухода их на работу сбегать в молочную кухню за детским питанием.