Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Большинство студентов его курса уже прошли войну – кто воевал в строю, кто был военным корреспондентом: никогда раньше друг друга не видевшие, они вели себя в институте так, будто давно и крепко дружили. Петр был среди них младшим, они его как бы не замечали, и чувствовал он себя довольно неуютно. В семинар он попал к известному, пожилому писателю. Первое время он тоже как будто не обращал внимания на Петра, тем более что тот все время сидел молча и в общих дискуссиях участия не принимал. Но однажды руководитель, словно впервые увидев его, пристально в него всмотрелся, сказал не очень приветливо:

– Прочитал вашу повесть, Соловьев. Останьтесь после звонка. Побеседуем.

Ничего плохого Петр от этой беседы не ждал – его хвалили, рецензии пока были, как говорится, на все сто. Но первый же вопрос руководителя ошеломил его:

– Скажите, Соловьев, вы случайно не дальтоник?

– Не знаю, – растерялся Петр, не совсем ясно понимая, хорошо это или плохо – быть дальтоником.

– Дальтонизм это определенный дефект зрения, – объяснил руководитель. – Дальтоники не видят истинных цветов, они только знают, какими они должны быть. Скажем, им известно, что трава зелёная, крыши красные, небо голубое, реки синие. Вот так и вы – знаете, что ваши герои должны быть такими, а не иными… Словом – трава зелёная… Вы поняли меня?

– Нет… не совсем…

Старик сердито нахмурился.

– В вашей повести всё в норме, как теперь принято говорить: сюжет развивается гладко, язык неплохой, у героев всё на месте: глаза, нос, уши… Нет только одного – ни в характерах, ни во внешности – подлинных красок. Если у маляра есть только колер: зеленый, синий, красный, голубой… И в таких комнатах, конечно, живут, только уныло это, уныло…

Петр не то чтобы обиделся, но просто искренне считал, что руководитель к нему несправедлив. «И что ему надо, этому мусорному старичишке! Завидует, что меня упоминают чуть ли не в каждой критической статье, а о нем уже сто лет молчат? Уйду к черту из института!» Но уходить не пришлось – его перевели в только что организованный семинар детской и юношеской литературы, а с его руководителем Василий Николаевичем Волковым у Петра не было никаких недоразумений; их вкусы полностью совпадали. Узнав, что вскоре будет напечатана новая повесть Петра Соловьева, Волков помог студенту связаться с издательством «Молодая гвардия», где состоял членом редакционного совета. Там решили выпустить обе повести отдельной книгой. О заключении договора Петр не рассказал никому, хотя ему очень хотелось похвастаться, да некому было, а гордиться просто так, втихомолку, перед самим собой не весело! Но с детдомом он порвал, а здесь все еще чувствовал себя чужаком…

Учиться ему становилось все легче – поддерживало сознание, что все усилия, в конце концов, будут вознаграждены получением диплома о высшем образовании, а тщеславие помогло преодолевать неплотно оседавшую в мозгу науку. Память у него была отличная и где нужно, он теперь мог… поговорить о Ювенале. Институт он окончил. И продолжал писать всё те же юношеские повести, всегда от первого лица, всегда «правильные» и всегда подслащенные необходимой долей сентиментальности. Встречался и расставался с женщинами, никогда особенно не жалея о разлуке. В тридцать пять приобрел однокомнатную квартиру и «Москвича», а в сорок все еще считался начинающим и ходил в узеньких джинсах с американской нашлепкой на заду и неизменно приглашался на семинары молодых. Теперь он писать уже не торопился, однако в газетные перечисления еще попадал. Но иногда, а в последнее время чаще, из глубин памяти, а может быть, и подсознания, возникала перед ним тесная сторожка, переезд, узкая, холодная речка Прорва, нищая деревня и темное лицо бабки. И тогда ему становилось тоскливо, томительно и почему-то немного стыдно. В такие минуты он давал себе слово, что обязательно когда-нибудь напишет об этом. Напишет правду о своем полузабытом детстве… Когда-нибудь…

Несколько дней он чувствовал себя больным и усталым… Но вскоре неясные воспоминания снова затягивались каким-то белесым туманом и все опять уходило, исчезало; оставалась только слабая, глухая боль в груди… И ощущение, что чем он становится старше, тем дальше от него уходит босоногий, полуголодный Петька Соловьев. Сорокалетний свой юбилей он решил отпраздновать в ресторане Дома литераторов. А утром этого дня получил неожиданный «подарок» – приглашение явится в народный суд. В тесной комнате с не очень чистым окном он застал двоих: у стола сидел сухопарый молодой человек в очках, ежеминутно подталкивая их мизинцем к переносице; напротив, навалившись тяжелым, расплывшимся телом на столешницу нудно причитала какая-то старуха. Не прерывая жалоб, она мельком глянула на Петра. Видно было, что ее нарочито-нудная интонация давно раздражала слушателя, хотя он и делал вид, что внимательно вслушивается в слова посетительницы.

– Здравствуйте, – сказал Петр, меня вызывали…

– Да, да, проходите, пожалуйста, – с облегчением произнес молодой человек.

– Может подождать в коридоре?

– Нет, нет, садитесь… Гражданка!..

Старуха не обратила внимания на пришедшего, ни на обращение молодого человека – прервать ее было невозможно:

– Я и говорю – сосед посоветовал, поезжай, мол, он человек богатый, книжки пишет, они много получают, неужто матери не порадеет на старости лет, не накормит, не напоит? А советские законы справедливые, если что – и заставить можно! Вот, на вас и надеюсь, гражданин судья, помогите бедной старухе!

– Законы у нас, действительно, справедливые, уже не сдерживая нетерпения, перебил судья, – да прежде надо доказать, что это ваш сын…

– Да что доказывать, что доказывать? Украли его у меня! Из рук вырвали, ангела моего, сыночка драгоценного…

– Когда и где?

– Из рук вырвали…

– Обстоятельства! Обстоятельства, при каких это произошло! – раздраженно сказал судья. – Где и когда?

– Так от немцев мы бежали, от фашистов проклятых…

– А до этого он всегда жил с вами?

– А всегда, всегда! Как же быть иначе? Как же я без моего ангелочка…

– У того, которого, по вашим словам, вы разыскали, отец и мать – оба погибли в первый месяц войны. Верно, товарищ Соловьев? – обратился он к Петру.

– Верно, – кивнул Петр.

Женщина резко обернулась, вскрикнула, хотела было броситься к Петру, но передумала и снова тяжко осела на стул.

– Да как же так, как же так? – запричитала она. – Ведь Соловьев, Петр…

– Имя распространенное…

– Ну а мне-то, как быть? Из такого далека приехала, думала – под старость счастье мне пришло, сыночка нашла…

– Почему до сих пор не искали?

– Обстоятельства, гражданин судья…