Лина Войтоловская - Мемуары и рассказы

Телефон стоял далеко, а встать он не мог – тело не слушалось, будто из него вынули скелет, оставив только беспомощные мускулы. Он становился все легче и легче, он улетал туда, куда уносила его боль. На какое-то время он, вероятно, потерял сознание. Когда очнулся, боли уже не было, дышалось легко, только нестерпимо хотелось спать… Проснулся поздно вечером здоровый, бодрый и голодный. Нашел кусок старого сыра, догрыз вчерашний батон и снова улегся. Попытался уснуть. Не смог. Томительная тревога опять охватила его. Это не было боязнью, что повториться боль… Вспомнилась почему-то девушка, с которой расстался недавно; но не возникло желания повидаться, даже поговорить по телефону. Ушло. Было, промелькнуло, ушло. Что же это? Почему ему так неспокойно? Кажется, что-то надо решить. Важное. Но что? Он не знал, но чувствовал, что к таким решениям человек должен приходить самостоятельно, в полном одиночестве, не делясь своими волнениями, не слушая ничьих советов. Рано утром он вышел из дома и бесцельно бродил по летней полупустой Москве; заходил ненадолго в пыльные скверы, сел на водный трамвайчик и бездумно смотрел на протекающие мимо скучные набережные; обедал в какой-то захудалой столовке, совершенно не замечая, что ест; вечером, придя домой, не мог вспомнить, где был, что делал. Тревога не покидала его. Он ждал: что-то должно с ним случиться. Может быть, решение придет. Так провел он несколько пустых дней. Ни читать, ни тем более писать он не мог, не хотел, даже с некоторым страхом поглядывал на свою, такую раньше покорную и доброжелательную пишущую машинку. Иногда приходил в отчаяние, думал: «Мне ведь уже сорок!» Еще один раз среди ночи у него заболело в груди, перехватило дыхание, охватил все тот же необъяснимый страх. И тогда пришло решение. Не то, генеральное, а как бы малое, периферийное: надо уехать куда-нибудь из Москвы, побродить по лесу… может быть, к морю? Нет, нет, только не в Коктебель, где все те же приятели… Надо туда, где его не знают, и он никого, просто в какую-нибудь деревню, пожить у речки, покупаться…

День он провозился со своим «Москвичом», готовил в дальнюю дорогу. Прохладным, туманным утром он выехал из дома, впервые за многие дни спокойный и немного возбужденный. Через час выбрался за границы города, выехал на какое-то шоссе и погнал «Москвич» вперед, куда глаза глядят. В два часа дня, из конца в конец проехав какой-то маленький городок, остановился на его окраине перед одноэтажным деревянным зданием с вывеской над дверью «Столовая № 2». У входа стояло несколько запыленных грузовиков. В полутемном зальце все столики были заняты. Он нашел одно свободное место – трое мужчин, по виду шоферы, весело переговариваясь, доедали густые, вкусно пахнущие щи; присел, ища глазами подавальщицу. Один из обедающих сказал ему:

– У нас самообслуга. Вон, на стойке возьми поднос, набирай в окошке, чего хочешь, там и заплатишь. Удобства!

Когда Петр снова уселся на место, соседи по столу уже пили чай. Стол был заставлен стаканами без блюдец. Общей ложкой они размешивали сахар. Тот, кто сказал Петру о самообслуге, спросил:

– С далёка?

– Ага.

– Куда едешь?

– А не знаю.

Петру стало весело оттого, что он не знает, куда едет.

– Понятно, сказал шофер, отпускник.

– Ага, – снова кивнул Петр.

– Так ведь до ночи на этой дороге ты хороших мест не увидишь!

– А я переночую где-нибудь и дальше поеду. Найду, поди, в России, что мне понравиться, как думаешь?

– Россия большая… Ты сам-то откуда? Москвич?

– Живу в Москве, сам из-под Курска.

– Ну, туда на своей тарахтелке не доедешь.

– Верно.

– Пора нам. Счастливой тебе дороги.

Петру стало жалко расставаться со своими новыми знакомыми.

– Минутку не задержитесь, пока дообедаю? Я, может, вместе с вами поеду. Шофер засмеялся.

– Куда? Мы в свиносовхоз, отсюда километров двадцать. Там нанюхаешься, не обрадуешься. Какой уж у нас отдых!

– Жалко…

Ночевал он в машине на опушке леса, полукругом окаймлявшего огромное поле зреющих хлебов. Лежать было неудобно, ноги зябли и сползали с сиденья. Несмотря на это, спал он крепко, без снов; на рассвете выбрался на волю, размялся, хотел было ехать дальше, но, пораженный увиденным, так и застыл, держась за открытую дверцу. Мало ли рассветов видел он в жизни? Но этот открыл для себя впервые. Все поле перед ним переливалось и сверкало от росы, легкий ветерок морщил поверхность еще зеленых хлебов и казалось, пролетают над ним изогнутые, прозрачные волны. Воздух струился, усиливал излучаемый полем свет. Слева, отделившись от леса, прямо в поле стояло несколько березок. Солнце только взошло, и стволы их были розовыми и будто прозрачными. Ветер колебал умытую листву и на бледно-желтом небе она, казалось, свободно парила, не прикрепленная к ветвям. В лесу щелкнул клёст. Ему нежным свистом ответила синица, и вдруг всё вокруг заклекотало, запело, зачирикало. Петр зачарованно слушал. На минуту он поверил, будто поют не птицы, а это улетающее к горизонту поле, березы и сам темный, только просыпающийся лес. Он долго стоял, снова и снова обводя медленным взглядом всё вокруг, словно хотел навсегда запомнить… Солнце поднялось выше и сразу все потускнело – погасла роса, посветлел лес и стали обычными, бело-черными березы, но волнение и радость не покинули Петра. Он вывел машину на шоссе и опять пустился наугад вперед. Дорога уже не утомляла его, как вчера, и серая полоска асфальта не казалась такой однообразной и скучной.

Он не думал ни о чем определенном, а просто старался вобрать в себя все, что попадалось на глаза. Может, это и было главное решение, прихода которого он ждал? Видеть, слышать, дышать, не укладывая случайные мысли и впечатления в аккуратные, округлые фразы?… Придут же когда-нибудь слова, за которые потом не надо будет стыдиться… К вечеру, голодный и усталый, он, наконец, набрел на место, где ему захотелось задержаться, может быть, пожить подольше: небольшая деревня взбегала на взгорок, а там, внизу текла неширокая речка. Неизвестно, где начинаясь, она ускользала в лес. Вблизи она уютно поблескивала под лучами заходящего солнца, а подальше, под деревьями становилась мрачной, немного таинственной. Петру захотелось тотчас, еще до того, как он найдет себе жилье, сбежать с пригорка, перейти овраг и окунуться в эту золотистую воду, и, может быть, накупавшись, проплыть под сумрачную тень склоненных над водою деревьев. Но он боялся, что позже его уже никто не пустит в дом.

Пристанище нашлось быстро в недавно срубленном доме, поставленном чуть на отлете от деревни. В чистой горнице, отданной ему хозяевами, пахло живицей, в окно была видна светлая излучина реки. Как только он водворился в доме, шестилетний сын хозяев тщательно осмотрел и ощупал «Москвич», оставляя на запыленном корпусе следы своих ладошек, затем, бесцеремонно войдя в горницу, также тщательно перещупал все петровы вещи, с ног до головы осмотрел всего его и только после этого деловито представился: