Людвик Ковальский - Дневник бывшего коммуниста. Жизнь в четырех странах мира

Недавний имейл напомнил мне, что почти 2 миллиона католических священников, 10 миллионов христиан, 6 миллионов евреев и 20 миллионов русских были убиты во время Второй мировой войны. Достаточно всего лишь моральной чувствительности, чтобы предотвратить массовые убийства? Вероятно, нет. Что еще важно сейчас? Ликвидация чрезвычайной бедности и несправедливости. Как это можно осуществить? Множество социологов задают этот вопрос. Карл Маркс был одним из них. Он верил, что «пролетарская диктатура» – ответ на него. Я подозреваю, что 20-й век будет носить имя этой диктатуры. Многие страны пытались воплотить в жизнь коммунистическую идею, но без успеха. Она не восстановила справедливость; она только заменила прежних тиранов на еще более жестоких. Ленин, Сталин и Мао – хорошо известные примеры.

Подавление Венгерского восстания показало, что сталинизм не исчез. Советские лидеры продолжали пользоваться им. Подобно Сталину, они верили, что массами нужно жестоко управлять. «Те, кто не с нами, те – против нас» – таков был лозунг дня. Несогласные, или потенциально несогласные объявлялись виновными в так называемых контрреволюционных преступлениях и, соответственно лозунгу, уничтожались. Можно ли избежать бесчеловечного отношения человека к человеку? Вероятно, нет. Вероятно, это заложено в человеческой природе.

Если с этим согласиться, то массовые убийства можно сравнить с другими бедствиями, такими как эпидемии, землетрясения и войны. (Черная оспа уничтожила приблизительно треть европейского населения в средние века; СПИД свирепствует сегодня; предсказываются катастрофы, вызванные глобальным потеплением и т. д.) Однако научное понимание причин катастроф приводит к огромному улучшению ситуации. Например, постройка сейсмостойких зданий или правильный выбор мест построек может минимизировать последствия землетрясений. То, что случилось в Советском Союзе, нельзя приписывать только сталинским деспотическим наклонностям; не последнюю роль сыграла также идеология, унаследованная им от Ленина.

Мы не принимаем природные бедствия пассивно. Мы делаем все возможное, чтобы их предотвратить или, по крайней мере, уменьшить их нежелательные последствия. Почему бесчеловечное отношение человека к человеку нужно воспринимать как неизбежное? Человек – тоже часть природы. Большинство людей хотят справедливости и осуждают страдания. Разве это не может стать основой для избавления от бедствий, порожденных самим человеком?

Позади и письменные и устные экзамены. Прошлой осенью нас было 18, но только восемь сдали экзамены. Остальные или провалились или бросили программу. На этом уровне нет формальных оценок, только относительное расположение на вывешенном списке. У меня был четвертый номер из восьми. Это гораздо лучше, чем я ожидал; мне повезло. […]

Я начал опять ходить в лабораторию каждый день. Жолио сказал, что он постарается организовать для меня французскую стипендию за время летних каникул. Это хорошо. Ничего не вышло из ожидаемой польской стипендии. Тунья и Генри относятся ко мне как к третьему ребенку, но я бы предпочел быть независимым. Их квартира, используемая также как врачебный кабинет, определенно слишком мала для пяти человек. […]

В прошлом месяце я ездил на международную ярмарку в Бельгию на машине с тремя друзьями. Сейчас я на каникулах, передвигаюсь автостопом и сплю в молодежных гостиницах, которые практически бесплатны (170 франков за ночь). Предполагается, что каждый постоялец должен выполнить назначенную работу, которая обычно занимает меньше часа. Сейчас я на пути в Париж из Шамони. Я часто подолгу жду, чтобы какая-нибудь машина меня подобрала… Но таковы правила игры. […]

Сегодня я узнал о смерти Жолио-Кюри. Какой ужас. Франция потеряла одного из своих лучших ученых. А я потерял шанс учиться лично у него. […] Кто заменит Жолио?[…]

Павловский не ответил на мое письмо. Почему? Я не вижу причины, по которой он был бы против моего пребывания в Париже еще два года (для того, чтобы закончить программу в Орсэ). Я не нужен ему для чего-нибудь важного. Вероятно, он не хочет формально меня поддерживать, опасаясь того, что я могу решить «выбрать свободу». Сегодня я говорил о моей ситуации с Радвани. Он сказал, что лаборатория была бы рада оставить меня, если Польша попросит об этом. Это было мнение Тайлака [начальник лаборатории после смерти Жолио]. Письмо из Политехнического, подтверждающее продление моего академического отпуска, поможет мне решить проблему.

Но ничего не будет сделано без инициативы Павловского. Возможно, Орсэ даст мне письмо, подтверждающее, что я успешно сдал экзамены и получил право начать исследовательскую часть проекта. Я буду в Варшаве приблизительно через десять дней; такое письмо, напечатанное на бланке лаборатории, определенно будет очень полезным. […] Я сделаю все возможное во время предстоящей поездки в Польшу. […] Я надеюсь, что бюрократы в Министерстве Образования не скажут мне: «Ваша ситуация изменилась, потому что Жолио недавно умер». Да, поездка рискованна, но я воспользуюсь этим шансом. […]

Я рад, что вернулся из Варшавы и готов начать экспериментальную работу. Мои старые дневники сейчас в Париже. Они содержат информацию о моей жизни, моих мыслях и моем развитии. Будет ли у меня возможность прочитать их критически, когда я стану пожилым человеком, и поразмышлять над их содержанием? […] Тайлак и Радвани организовали мне годовую стипендию в 36000 франков в месяц. Это позволит мне сконцентрироваться на продуктивных исследованиях. Второй год обучения вот-вот начнется.

На прошлой неделе я встретил М на катке. У нас был продолжительный разговор сегодня. Ей 21 год. Три года назад она не смогла сдать экзамены на степень бакалавра. Она работает в офисе, живет в крошечной квартире, действительно «chambre de bonne». Она не любит эту работу; ее мечта стать биологом. Она бы не возражала еще раз сдать экзамен на степень бакалавра, но она работает по девять часов в день. И у нее нет денег, чтобы содержать себя, если она вернется в университет. «У меня нет политических предпочтений, – сказала она, – но я ненавижу коммунистов; они демагоги и слуги России». […]

Трехгодичная программа, в которой я участвую, новая во Франции; это не докторская программа. Две традиционные программы – «университетский докторат» и самая престижная «государственный докторат» – длятся значительно дольше трех лет. Может быть, я смогу перейти в одну из этих программ в будущем.

Отношения с М не развивались так, как я ожидал. Ж, которой 22 года, совершенно другая. Мы встретились позавчера, и мы уже очень сблизились. Она хочет, чтобы ее любили. Я спросил ее, если бы она узнала, что у меня в Варшаве есть жена, не помешало бы ей любить меня так же. Нет, ответила она. Затем я спросил ее, как бы она себя повела, если бы у меня была подруга в Париже. Посмотрев внимательно в мои глаза, она ответила, что ее поведение осталось бы таким же, но ее любовь была бы несчастной. […]