Федор Ошевнев - Записки букиниста

Самым читабельным в нем был первый том, именовавшийся «Произведения для детей». Туда входили и «Детки в клетке», и «Друзья-товарищи», и «Сказочный домик», и другие классические вещи, на которых воспитывалось не одно поколение малышей. Именно его-то брюнетка и высмотрела.

— Сколько? — задала она мне вопрос, выпрямившись с облюбованной книгой.

— Женщина, она отдельно не продается. А подписка стоит двести рублей.

— Мне вся не нужна. Мне только этот том. Так сколько?

— Женщина, я повторяю: Маршак реализуется только в комплекте.

— А я повторяю, что меня весь комплект не интересует. И вообще: какая вам разница? Остальное кому-нибудь другому продадите. Сколько?

— Женщина, или покупайте все четыре книги, или положите эту на место, — уже с раздражением произнес я.

Не тут-то было. Брюнетка добыла из сумочки пятидесятирублевку и заявила:

— Ну, так. Считать и я умею. Двести разделить на четыре, получается пятьдесят. Возьмите. А книгу я забираю.

— Да что вы, в самом деле, не слышите, или как? Я три раза уже вам сказал, что она отдельно не продается! Положите немедленно к остальным томам!

— Может, пойдем? — нерешительно подал голос папа. — Ведь он же прав…

— А тебя не спрашивают! — рявкнула в его сторону брюнетка и швырнула купюру поверх разложенной литературы. — Все! Мы в расчете!

Я метнулся к наглой мадам прямо через ряды романов и повестей. Не с первой попытки, но выдернул-таки из ее рук чуть было не осиротевшего Маршака. Быстренько схватил и остальные тома подписки, унес их к своему табурету, сложил книги попарно на его крышке и уселся сверху.

— Я передумал, решил себе это собрание оставить, — заявил я.

— Ты! Отдай! Я купила! Я заплатила! — бесновалась брюнетка.

Супруг ее уныло смотрел на асфальт.

— К вашему сведению, процесс купли-продажи считается завершенным лишь тогда, когда не только покупатель получил товар, но также и продавец оплату за него и, если потребуется, вручил сдачу. Я же до ваших денег не дотрагивался. Не согласны? Скатертью дорожка — в суд!

— Ах ты, гад такой! — еще громче взвыла брюнетка. — Ты мне руку вывихнул! Чего смотришь? — Это уже мужу. — Твою жену на твоих же глазах чуть ли не жизни лишают, а он хоть бы хны! Бей его! Бей!

Сынишка от маминого крика проснулся и заплакал.

— Послушай, ведь он же прав, — не поддался на провокацию супруги папа. — Вот, еще и ребенка разбудила. Пошли отсюда.

— Ну, погоди! — не хуже волка из культового мультика и по-звериному оскалясь, пообещала мне брюнетка, поднимая неотоваренные деньги. — Ты у меня скоро за все ответишь! Сейчас вот в милицию заявление напишу! А с тобой — опять переключилась она на мужа, — мы дома по полной программе разберемся! Ты у меня теперь долго на голодном ночном пайке сидеть будешь! Да я тебе!.. Тряпка! Мокрая курица! Душа коротка! Жену защитить не в состоянии! А я на него свою молодость угроблять должна!

Пока семейство удалялось от меня, мама так и продолжала орать, сын кричать, а отец молчать. Ох, и не завидую я этому папе…

Как-то раз в конце марта к моему развалу подошла женщина: лет семидесяти на вид и в явно дорогом пальто нежной салатовой расцветки. С минуту обозревала литературу на клеенках, затем решительно начала разговор:

— Мужчина, вот мне подарили большую книгу. Прямо энциклопедия… Салаты, закуски всякие. Словом, холодные блюда. Там и цветных иллюстраций много, и бумага такая… очень хорошая. А мне эта книга не нужна. Продайте ее.

Ага, все понятно. Очередная Предлагательница явилась. Возьмите, стало быть, товар под реализацию.

— Хм. Попробовать, конечно, можно. Только для начала издание-то само где? Надо же поглядеть, когда оно выпущено и каким издательством, содержание, состояние… С ценой, опять же, определиться следует…

— А чего с ней определяться-то? — недоуменно пожимает плечами Салатовая — как я ее уже окрестил — дама. — Она на ней сзади указана. Пятьсот пятьдесят рублей. А книга новая, этого года, я ее только раз и полистала.

— Женщина, — в свою очередь удивляюсь я. — Так вы на полном серьезе желаете, чтобы я ее здесь по магазинной, да еще и столь дорогущей цене сбыл?

— Я же не виновата, что на ней именно столько указано, — с обидой в голосе парировала Предлагательница. — И потом: у вас что, со слухом проблемы? Сказала же: новая она!

— Вы бы еще разваливающуюся принесли, — не без сарказма усмехаюсь я. — А со слухом у меня все в порядке. Только по магазинным расценкам, да еще и больше чем за полтысячи «деревянных», у меня здесь никто ничего покупать не будет. Развал, он на то и развал, что цены здесь, можно сказать, бесценочные.

— Но она же совершенно нечитанная! — гнет свою линию Салатовая. — И бумага гладкая-гладкая. И иллюстрации яркие, колоритные.

— Ладно… Мой-то процент с продажи какой будет, если удастся-таки ваш товар пристроить? — любопытствую, уже практически предугадывая ответ.

— Какой такой процент? — враз возвышает голос собеседница. — Вы меня что, ограбить хотите? Ни стыда, ни совести! Здоровенный мужик, днями на табуретке баклуши бьет; нет, чтоб где-то за станком материальные ценности производить! А он на пенсионерах наживается! Да у тебя их здесь сотни томов, так что, еще один много места пролежит?! — возмущенно переходит она на «ты».

— Женщина, не надо так кричать, — морщусь я. — Итожим: ваше предложение меня не заинтересовало. Вношу встречное: подходите хоть завтра со своей едовой энциклопедией и реализуйте ее на здоровье хоть за тысячу евро. Вон, сколько еще на газоне места свободного! Только газетку захватите, не на землю ж книгу класть.

— Нет! — уже почти кричит Салатовая, а для убедительности еще и отвергающее простирает руку.

— Что «нет»?

— Да чтоб я до такого опустилась! Самой, на улице, книжками торговать?! Да не бывать этому никогда!

Гневный жест демонстрируется вторично.

— А я что, по-вашему, выходит, уже опущенный?

— А ты уже здесь стоишь! И давно! — злобствует Предлагательница.

— Понял… Одну секундочку тоже постойте, я сейчас…

Обхожу развал, сближаюсь с нахалюгой и слегка, быстрым движением, пожимаю кончики ее наманикюренных пальцев правой руки.

— Ты что? Себе позволяешь? Извращенец! К старой женщине приставать?! — испуганно отшатывается она. — Где милиция? Люди добрые! Помогите!

— Да уймитесь вы. Чтоб я до такого опустился — к вам и приставать… Размечтались… — усмехаюсь я. — Тут дело в ином. В местах лишения свободы есть неписанный закон: кто поручкается с опущенным — это низшая, всеми презираемая категория заключенных — сразу же сам становится таким. Опарафиненным, офоршмаченным, короче: позорной масти. Теперь дошло?

Я неспешно возвращаюсь на свой табурет. Салатовая торопливо вытаскивает из сумочки носовой платок и брезгливо начинает вытирать им пальцы, соприкоснувшиеся с моей ладонью.