Владимир Алпатов - Языковеды, востоковеды, историки

За 1972 годом пришел 1975-й. В очередном томе Большой советской энциклопедии (статья «Психоанализ в литературоведении») я обнаружил, что в числе авторов, предпринимавших «серьезные попытки использовать положения П. [психоанализа] в борьбе против формалистической и вульгарно-социологической методологии», был назван «В. Волошинов (М. Бахтин)». Сразу все стало ясно: Волошинов – псевдоним М. М. Бахтина, тогда только что умершего. Это имя я, разумеется, знал, а книгу его о Достоевском читал, когда учился на первом курсе (при этом книга мне показалась целиком литературоведческой, а на имеющийся в ней лингвистический фрагмент я не обратил внимания).

Более десяти лет я так и думал, и когда писал в 1988 г. первый вариант книги о Н. Я. Марре, указал, что под псевдонимом «Волошинов» публиковался М. М. Бахтин (речь там шла лишь о том, что книгу Волошинова в числе многих других обругали марристы). И так думал не я один: мой учитель в МГУ Владимир Андреевич Звегинцев, выдающийся специалист по истории языкознания, тоже писал, что книгу «Марксизм и философия языка» Бахтин опубликовал «под псевдонимом В. Н. Волошинова». Правда, в отличие от Звегинцева я в изданном тексте выразился осторожнее: «Считается, что в написании книги В. Н. Волошинова принимал участие М. М. Бахтин» (при обсуждении рукописи другой мой учитель (по аспирантуре) И. Ф. Вардуль указал, что Волошинов существовал на самом деле).

Теперь я уже не сомневался в реальности Волошинова, однако еще не думал заниматься его сочинениями. Но в октябре 1994 г. в одной из аудиторий филологического факультета МГУ, где я вел занятие со студентами, ко мне обратился известный специалист по жизни и деятельности Бахтина и его друзей Н. А. Паньков. Кто-то ему посоветовал мою кандидатуру для написания комментариев к подготовленному им к печати «Личному делу аспиранта Волошинова». Я подумал и согласился. Паньков заодно предложил мне сотрудничать в организованном в Витебске, где он тогда жил, специальном журнале «Диалог. Карнавал. Хронотоп», посвященном Бахтину и так называемому «кругу Бахтина» (это название я поясню ниже). Вернувшись домой, я в тот же вечер подготовил публикацию, посвященную профессору А. И. Томсону (уже мелькавшему в нескольких моих очерках), у которого Бахтин предположительно учился, а на следующий день стал искать книгу Волошинова. В библиотеке Института востоковедения я нашел первое издание книги, в котором страницы оказались не разрезанными. Позже мне рассказал Л. Р. Концевич, что экземпляр принадлежал Н. Ф. Яковлеву (герою очерка «Дважды умерший»), и после его смерти перешел вместе с другими его книгами в нашу библиотеку. То есть Яковлев купил книгу, но не стал в ней разбираться, а потом двадцать лет никто в Институте востоковедения ей не поинтересовался. Впрочем, и мне разрезать большую часть книги не пришлось: сразу обнаружилось, что книга «Марксизм и философия языка» недавно переиздана и продается. Только издана она теперь была под именем Бахтина в серии «Бахтин под маской».

Статья про Томсона стала моей первой публикацией в журнале Панькова, потом их было больше десятка, входил я и в состав редколлегии журнала. Занимался я и Бахтиным, но получившуюся в итоге книгу назвал «Волошинов, Бахтин и лингвистика», поставив вопреки алфавитному порядку Волошинова на первое место. Не могу сказать, что Волошинов был крупнее как ученый, но его судьба показалась мне не менее интересной. Если о Бахтине сейчас написано очень много и у нас, и за рубежом, то о Волошинове гораздо меньше (хотя надо отметить содержательные исследования Н. Л. Васильева и Н. А. Панькова), он остается в тени более знаменитого друга, и многие исследователи считают, что в тени ему и место. Хочется разобраться в его судьбе.

Как уже было сказано, до недавнего времени нужно было специально доказывать сам факт существования Валентина Николаевича. Еще в 1995 г. Н. Л. Васильев писал: «Волошинов был вполне реальным человеком, а не мифологемой». В ответ Н. А. Паньков указывал: «Осмелюсь утверждать, что Волошинов – несмотря на фактическую действительность своего бытия… – как раз и является до сих пор именно мифологемой». Это так, но попробую вслед за биографом ученого Н. Л. Васильевым рассмотреть его – человека.

До сих пор о недолгой жизни Волошинова известно немного, особенно о его детстве и юности. Даже в годе его рождения бывали расхождения: называли то 1894, то 1895. Теперь документально подтверждается, что родился он 18 (30) июня 1895 г. в Петербурге. В этом городе, при нем дважды менявшем название, он прожил всю жизнь с перерывом в 1919–1922 гг. По-разному называли и профессию его отца: то чиновник, то присяжный поверенный, что, кажется, вернее всего.

У меня была некоторое время еще одна гипотеза, в которую хотелось верить, хотя вроде бы она не подтверждается. Фамилия Волошинов, не слишком частая, мне встречалась еще в 70-е гг. по другому поводу: в связи с историей русской японистики. В 1898 г. в Петербурге уже вторым изданием вышел «Русско-японский переводчик», составленный полковником Генерального штаба Николаем Аркадьевичем Волошиновым. В это время в России публикации по японскому языку были наперечет. Автор «переводчика» принадлежал к разведывательному ведомству, предшественнику ГРУ, и специализировался по балканским делам. Кроме того, он издавал военные разговорники, иногда с краткими грамматическими очерками, по разным языкам, включая монгольский и японский. Двух последних языков он, правда, не знал и в японском случае пошел по пути наименьшего сопротивления: тот же набор фраз, что и для других языков, он отдал переводить случайно оказавшемуся в Петербурге японцу по фамилии Ханауда, как-то владевшему русским языком. Монгольский «переводчик» редактировал профессор А. М. Позднеев (брат япониста Д. М. Позднеева), указавший в предисловии, что он опустил весь раздел о военно-морском флоте, поскольку «монголы – не мореплаватели». Японский «переводчик» редактировать оказалось некому: этот язык тогда в Петербурге никто не знал. С мореплаванием, правда, у японцев все было в порядке, но на японский язык были переведены такие очень актуальные для приближавшейся русско-японской войны фразы как: Сколько здесь мулов? и Проведи меня к англичанам . С наукой в «переводчике» было плоховато, но его автор явно был интересным человеком. Сразу возникали гипотезы: а, может быть, Валентин Николаевич предпочитал скрывать службу отца в царской разведке? Или, может быть, два Волошиновых были не отцом и сыном, а более отдаленными родственниками? Но все же доказательств их родства нет, немного и сведений о дальнейшей судьбе родителей будущего ученого.

Вернемся на почву фактов. Несомненно, что по происхождению Волошинов принадлежал к привилегированным слоям населения. В 1913 г. он окончил двенадцатую петербургскую гимназию и поступил на юридический факультет университета. Из всего, что известно о раннем периоде его жизни, обращают на себя внимание два факта. В одной из позднейших анкет он указывал: «Имею… музыкальные композиции (фортепьянные и вокальные) в издании Иогансен (Петроград) 1913 года». То есть в восемнадцать лет Волошинов уже выступал как композитор. К сожалению, я ничего не знаю о том, где и у кого он учился музыке и композиции. Другой факт: Волошинов учился в гимназии с Б. М. Зубакиным, дружба с которым у него сохранилась надолго. Зубакин был весьма разносторонней личностью: поэтом-импровизатором, скульптором и мистиком-розенкрейцером. Он организовал в Петрограде розенкрейцерский кружок, в который входил и Волошинов. Связана с кружком также была А. И. Цветаева, сестра М. И. Цветаевой.