Владимир Федорин - Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе

ВФ:В результате поражения немцы свою идентичность изменили – может быть, не сразу, за несколько десятилетий.

АК:Очень сильно.

ВФ:Как вылечить русское сознание от приступов имперскости?

АК:Не знаю. Попытка вылечить была в начале 1990-х. Она оказалась неудачной, как я понимаю. Мне кажется, неудача была прежде всего в том, что мы не зафиксировали поражение. Нужна была явная, очевидная артикуляция поражения.

ВФ:Все, что мы делали последние пятьсот лет…

АК:Да. Нужна была люстрация, нужен был суд над КПСС, суд над ЧК и все те вещи, которые, собственно, висели в воздухе. И которые не были предприняты по причине того, что новая власть сама подпадала бы под действие этих законов и этих процессов. В гайдаровском правительстве, по-моему, не было ни одного человека, кто не был бы раньше членом КПСС. В правительстве молодых реформаторов образца 1997 года только двое – я и Боря Немцов – никогда не были в КПСС. Понимаешь? Все остальные были. У нас половина олигархов коммунисты были. У нас Медведев! Был коммунистом!

КБ:Я был.

АК:Ну ты, слава Богу, 1956-го года, а Медведев – 1965-го. Чего он туда пошел, уже на излете, когда «Архипелаг ГУЛАГ» вышел миллионным тиражом?

ВФ:Иначе в КГБ не брали?

АК:А он не был в КГБ. ( Смеются. )Он не был в КГБ. Как можно было на юрфаке ЛГУ оказаться сразу после школы, не отслужив в армии? Вообще удивительный вундеркинд. Я не знаю ни одного человека, который смог поступить на юрфак сразу после школы. Там нужна рекомендация КГБ или МВД. Без этого не поступали в университет на юрфак.

ВФ:Каха, а вы как думаете – как русский империализм трансформировать в нормальный гражданский национализм.

КБ:Путем распада империи только.

АК:Что такое нормальный гражданский национализм – объясните мне.

ВФ:Я, типа, умру за клочок своей земли, но мне плевать, что происходит за ее границами.

АК:Поразительно. Я как писатель, честно говоря, удивляюсь – нормальный гражданский национализм начинается со слова «умру». Что же в нем нормального?

ВФ:Ну если мы говорим про национализм – то это готовность умереть за свою землю, а не за чужую.

АК:Почему вообще какая-то нормальная политическая доктрина должна начинаться со слова «умру». Ну не должно этого быть, ну не нормально, когда люди начинают рассуждать в терминах смерти.

Я хочу говорить о будущем, о каком-то созидании, о каком-то строительстве. О дружбе, о поиске компромисса, о согласовании интересов. Я не хочу говорить о смерти, о войне, о гибели, о нападении, о защите… Зачем это нужно? Это не позитивная конструкция. ВФ:Каха Автандилович.

КБ:Что?

ВФ:Нам нужна сильная финальная фраза.

КБ:Не знаю насчет финальной фразы… Нельзя оставить империю – и чтобы в ней люди были неимперскими. Ну как такое может быть? Это нерешаемая задача. Только принуждением. Вчера нам Миша [Ходорковский] описал этот сценарий…

Киев, гостиница «Интерконтиненталь» 14 сентября, 1 ноября 2014 года

Последнее, о чем мы не успели договорить с Кахой, – это самое наглядное дело его жизни, университет (даже два университета – Свободный и Аграрный), созданный им в Грузии.

Начиная с 2012 года я регулярно спрашивал у Бендукидзе, не хочет ли он открыть филиал Свободного университета в Украине. Всякий раз он отвечал мне, что украинские законы о высшем образовании (это относилось и к новому закону, принятому после Майдана) делают эту затею бессмысленной – сектор зарегулирован, государство финансирует сотни фейковых вузов и т. п.

Осенью 2014-го Бендукидзе изменил свое мнение – видимо, в рамках общего переосмысления украинской ситуации. Надежда на быстрые реформы не оправдалась, и Каха, похоже, начинал готовиться к марафону. Вице-президент Киевской школы экономики Юлия Тычкивская и патриарх украинской реформаторской публицистики Александр Пасхавер (киевское alter ego Евгения Ясина) рассказали мне о планах Бендукидзе создать университет в Украине. Треть необходимых для этого 30 миллионов долларов он вызвался внести лично.

Что побуждало Каху строить планы на такую долгую игру в симпатичной ему, но все же не родной стране? Возможно, название этому – исторический оптимизм, несокрушимая вера в победу творческой свободы над эволюционно обусловленной заторможенностью вида homo sapiens.

Владимир Федорин:Когда и почему вы решили заняться образованием?

Каха Бендукидзе:Честно говоря, не помню точно, почему я так решил. Помню, как отказывался. Моя сотрудница, которая работала тогда профессором технического университета (сейчас она его канцлер), спросила в 2005 или 2006 году, не хочу ли я создать небольшой хороший университет, все сделать правильно, с умом. «Да ну, – ответил я, – это такая головная боль, о чем вы говорите».

Смешно говорить об этом, но это меня сдвинуло – сначала меня тянуло не к образованию, а к soft power проектам – культурно-образовательно-научным…

ВФ:Создание нового человека?

КБ:Нет, инженерия не по мне. У меня была идея сделать рэп-версию «Витязя в тигровой шкуре». Общался с рэперами, но так и не нашел, кто мог бы ее реализовать…

ВФ:Грузинские рэперы не читали Руставели?

КБ:Читали, конечно. Один культуртрегер раз в год проводил у нас такое мероприятие: в зале лежит книга, включена камера, приходят разные люди и по очереди читают книгу от начала до конца.

В общем, были какие-то неструктурированные мысли: «А вот интересно, что нужно, чтобы сделать школу?»

ВФ:Вы не помните, что было первым толчком. А что было первым действием?

КБ:Нет, мне это не нравится. Как первого секретаря ЦК Монгольской народно-революционной партии звали, помню, а это не помню. Цеденбала помню, Батмунха помню, а как я сам что-то делал, не помню – это как-то неправильно.

Словом, в 2007 году был создан фонд [123]. Взял двух людей на работу.

Руководитель и владелец Кавказского университета, выросшего из школы бизнеса, рассказал мне, что его конкурент, European School of Management, ищет инвестора: «Я слышал, вы хотите заняться образованием, может, вам будет интересно». Я подумал: интересно – действующая бизнес-школа с хорошей репутацией…

ВФ:Вы же к бизнес-образованию всегда относились скептически.

КБ:Сейчас я лучше понимаю, что это такое, поэтому отношусь к нему даже более скептически, чем в 2007-м. Но я рассматривал бизнес-школу как платформу.

У меня тогда параллельно существовали две идеи. Одна – делать что-то в Грузии, а другая – делать что-то в образовании. Мне казалось, что в высшем образовании есть такая проблема: людей, которые хотят его получить, много. Потенциально – 100 миллионов человек в год. При этом качественное высшее образование получает только очень небольшая часть из них.