Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

Попав на учебу в Прагу, В.С. Вилинский подобно многим русским студентам, поселился в окрестностях Праги (студенческие колонии существовали, например, в Увалех, Душниках, Мниховицах и т. д.), однако, он «благами» т. н. российской акции вообще не пользовался, будучи сыном профессора.

Жизнь среди чехов перевернула все прежние книжные представления о них, как не соответствующие действительности. На Златой уличке в Пражском Кремле жили вовсе не алхимики, а городская стража. Вместо памятников гусизма он узрел впечатляющий католический Страговский монастырь, знаменитый Карлов мост с его барочными скульптурами и изображениями католических святых. Однако он все еще продолжал считать, что «Чехия – это все-таки Хельчицкий, Жижка и Гус» [460].

Валерий Вилинский подметил также, что мало кто в Чехии владеет правильным литературным чешским языком, а самые благозвучные чешские обороты, которые ему так нравились – всего лишь типичные германизмы [461]. И, наконец, распространенное среди русских представление о Чехии как хранительнице монархических традиций после знакомства с социалистами улетучилось. После этих «разочарований» В.С. Вилинский пришел к выводу, что ЧСР хотя и хорошая страна, но нет в ней ни молочных рек, ни кисельных берегов, в ней нужно прежде всего работать и работать тяжело (курсив мой. – Е.Ф .). Народ зарабатывает на жизнь тяжким трудом. То, что дается русским в рамках российской акции «берется» не из излишков, а, напротив – из последнего.

Лишь из книги В.С. Вилинского следовало, насколько были сильны русофильские настроения в католических кругах ЧСР. В. Вилинский, как уже отмечалось, симпатизировал католичеству, занимался проблемами униатства, со многими религиозными деятелями своего времени был дружен или состоял в переписке. Он выдвигает следующий парадоксальный тезис: «ЧСР – это католическая страна и это не католическая страна». Быть католиком и посещать богослужения, выполнять божественные предписания в частной и общественной жизни в ЧСР – что-то исключительное. В качестве одной из черт чешского народа, писатель называет следующую: он «любит хоронить вещи без оглядки на то, действительно ли они уже не жизнеспособны». К таким преждевременно списанным «вещам» В.С. Вилинский относит гуситство, славянскую идею и, наконец, католицизм.

Очень интересно сравнение, которое В.С. Вилинский проводит между русским и чешским религиозным чувствованием. Чехам, по его мнению, свойственен некоторый религиозный примитивизм. Характер отношения чехов к Богу всегда зависит от того, как духовенство относится к ним самим.

Главное же замечание автора заключается в следующем. В отличие от тех, кто видит в русских только будущих защитников чехов от немцев, в ЧСР есть люди, которые являются носителями истинного духовного русофильства. Это представители католического клира. Их русофильство – религиозное, кирилломефодиевское, лишенное каких бы то ни было материальных интересов. М. Шрамек защищал в парламенте «российскую акцию», бенедиктинец Августин Врзал всю свою жизнь посвятил русской культуре. В.С. Вилинский восторженно писал о брненских богословах, которым он целых три года преподавал язык. Не будучи миссионерами, они всю свою жизнь так и проживут в своей маленькой Моравии. Причем писатель-священник А. Врзал, ни разу не побывавший в России, активно пропагандировал русскую культуру, перевел произведения около 70 русских авторов – таким способом католический священник учил чехов любить Россию. В их деятельности В. Вилинский усматривал только чисто искреннюю заинтересованность. Апостолат Кирилла и Мефодия в Моравии одной из основных своих задач считал сохранение интереса к России. В.С. Вилинский давал совет – если вы хотите получить какую-либо информацию о России или русской эмиграции, то обращайтесь не в Славянский институт, а позвоните в Апостолат. Он отмечал заслуги Архиепископа Оломоуцкого, Леопольда Пречана, который руководил Апостолатом. Именно по инициативе архиепископа Апостолат направил в Россию 387 тысяч крон в помощь голодающим, большие денежные суммы он также выделял русской эмиграции. И именно Апостолат встал во главе движения протеста против преследований церкви в России, причем раньше, чем свое возмущение высказал Папа Римский. Нигде движение протеста не было столь активным и продолжительным. В разговоре с Вилинским архиепископ говорил о своей любви к России, русскому народу и православию. Из этого автор книги делал вывод, что здесь в Моравии жива кирилло-мефодиевская традиция.

Относительно перспектив православного вероисповедания в Чехии, В.С. Вилинский убежден, что чешский народ православия не понимает и оно совершенно не соответствует чешскому духу. Переход в православное вероисповедание здесь обычно совершается в результате негативного отношения того или иного лица к католичеству и вере.

В.С. Вилинский считает, что понять Чехию и Словакию можно только, оказавшись в их деревне, именно там можно получить представление о народном характере [462].

Деревенские легенды и предания (которые впрочем у каждой деревни свои, особенные) гораздо интересней и поучительней, чем средневековые легенды о рыцарских турнирах и прекрасных дамах.

Главный же вывод писателя заключается в том, что между чешскими и российскими деревнями очень много общего: их жители живут теми же радостями и горестями, – это и есть гарантия того, что между ними никогда не возникнет отчуждения.

Анализируя городскую, интеллектуальную культуру ЧСР, В.С. Вилинский называет следующие особенности. Чехи до сих пор считают свои культурные достижения как бы производными от европейской культуры, до сих пор сами убеждены в собственной провинциальности.

Это усугубляется неумением чехов репрезентировать собственные культурные достижения. Он сравнивает исторические романы Дюма, которые стали большим вкладом в дело пропаганды французской культуры, и чешский исторический роман, который, по словам писателя, «читать способен только тот, кто предварительно прослушал университетский курс по чешской истории» [463].

Часто сами чехи относятся к своей культурной продукции, как к простому подражанию Западу. Их сих пор мучает вопрос, самобытна ли и самоценна ли чешская культура, или она лишь отражение европейской. Так, чехи сами начинают верить в талант Чапека, Горы или Волкера, лишь узнав, о том, что на Западе их оценили [464].

Другой стороной чешского мировосприятия является их любовь к эмпирике, они так и не могут понять, что эмпирический идеал всегда лежит в области недостижимого.

Гамлетовская сторона чешского характера – это их способность усомниться. Чехи – народ сомневающихся людей, боящихся всего радикального. Часто свою растерянность чехи скрывают за эрудированностью – особенно они сильны по части разных «измов». «Хороший» чешский писатель должен всегда быть «на современном европейском уровне». Однако произведения, написанные на нарочито современном уровне, обычно также бездарны, как и опыты стилизации фольклорных мотивов. Народные элементы в чешском литературном творчестве – это то, что действительно может привлечь читателя. Однако мало авторов это понимает. Чапек в своем творчестве, прибегая к фольклорным приемам, рисует настоящий чешский характер, а в образе солдата Швейка Ярослава Гашека, по мнению В.С. Вилинского, напротив нет от него почти ничего. Другим отрицательным свойством чешской литературы, писатель считает пристрастие авторов к «истории». В качестве примера В.С. Вилинский описывает деятельность редактора пражского журнала «Лех», который сначала в своих статьях обвинял во всех смертных грехах Т. Масарика, а потом переключился и стал ругать также Краледворскую рукопись.