Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

– Во все века у каждого народа можно было найти различные формы монументальных сооружений. Вспомните, например, пирамиды в Египте. Архитектура всегда была и впредь будет отражением главенствующих вкусов… Однако лучше вернемся к нашим баранам… то есть к чертежам!

Как все большие мастера, он не любил копаться в мелких деталях рабочих чертежей. С мягким, незлобивым раздражением говорил:

– Ну, что вы от меня хотите? Чтобы я сверял различные цепочки, засечки, перечни, названия?.. Нет уж, увольте! Спросите что-нибудь покрупнее!

Тут он описывал руками огромный круг. Особенно его ставили в тупик наши наряды сдельщиков (со ссылками на позиции норм и расценок). Он хватался за голову с артистическим трагизмом в голосе:

– Вы хотите меня окончательно добить! Я же не нормировщик! И ничего не понимаю в этой талмудистике! Подписываю наряды с верой, что меня не подставите!

И со вздохом Иофан подписывался слегка дрожащей рукой, почти как Жолтовский. Когда у него было хорошее настроение, он делился с нами своими энциклопедическими познаниями. После окончания работы у Иофана мне предложили переключиться на разработку чертежей завершающей стадии строительства главного учебного корпуса Высшего технического училища имени Баумана. Проектом руководила Лидия Комарова [73]. Дама в возрасте, с жестким, нетерпимым характером. Ее совсем не комариные «укусы» больно жалили подчиненных. Микроклимат в небольшой группе Комаровой резко отличался от спокойной, доброжелательной обстановки мастерской Иофана. Мой сокурсник Романеев, завербованный, как и я, в Гипровуз, не выдержал ее придирок. Разругавшись, вообще от нее ушел. Я же решил испытать свою стойкость и выдержку. Жизнь научила, что искать компромиссы надо почти в любой ситуации. Стиснув зубы, укрощал мысленное желание резко осадить ее. С небывалой для себя выдержкой подсовывал ей чертежи со словами:

– Конкретно укажите на ошибки. Я их немедленно устраню.

Это почему-то вызывало у нее отрицательную реакцию. Она швыряла чертежи обратно:

– Не маленький! Пора уже самому разбираться в собственных ошибках! Вы уже без пяти минут архитектор, а все нуждаетесь в няньке!

Правда, Комаровой были свойственны и великодушные поступки. Например, она помогала заболевшим сотрудникам – деньгами и дефицитными лекарствами. Обязательно выбивала премии за выполненную работу. Так или иначе, удалось выдержать до конца договорного срока, и я постарался по-доброму попрощаться. Слегка лукавя, хотя и не без доли истины, обратился к ней:

– Низкий вам поклон за долготерпение! И опыт, приобретенный за время общения с вами. Если что-то я делал не так, извините. Поверьте, мне хотелось быть предельно полезным.

С лица Комаровой будто спала маска суровости и отчуждения. Она впервые ответила мне с материнской теплотой:

– К вам я относилась как к перспективному, целеустремленному специалисту. Может быть, поэтому и была излишне придирчива. Прошу прощения за это. Но я с вами не прощаюсь, просто говорю: «До свидания!»

Меня растрогали непривычно душевные слова Комаровой. Не удержался и почтительно поцеловал ей руку. Она в ответ приложилась губами к моей слегка наметившейся лысине. На следующий день, уже в свободном полете, я появился в приемной Потокина. Секретарь доложила о моем приходе. С доброй, слегка лукавой улыбкой директор спросил:

– Ну как, нашли общий язык с Комаровой?

– Не сразу, но постепенно удалось, кажется, понять главное: она свое доброе начало почему-то скрывает за внешней нетерпимостью. И мы поладили, – охотно объяснил я.

Потокин весело рассмеялся, перейдя на «ты»:

– Кстати, и она о тебе очень хорошо отзывалась. Итак, до свидания! Если будет желание – приходи, ждем тебя!

Крепкое рукопожатие завершило встречу с директором. Окрыленный, я направился «на Трубу». Вечером мама сообщила мне обнадеживающую новость – начался снос ветхих жилых строений в Тихом тупике. Их обитателей, в том числе, можно надеяться, и нас, будут расселять в микрорайон массовой пятиэтажной застройки у площади Ильича.

Как-то раз меня пригласила на свой день рождения двоюродная сестра Мила. Она с хлебосольными родителями проживала в Перово. В те годы это был зеленый пригород с малоэтажной застройкой. Мы с Яной появились, когда гости были в полном сборе. Мила усадила меня рядом с незнакомой девушкой, видимо, подругой. Я ее видел впервые. Взглянув внимательнее, поймал себя на мысли: «А ведь это она…»

Меня сразили необыкновенно красивые, по-настоящему завораживающие большие глаза. Они придавали тонко очерченному, обрамленному бархатисто-черными волосами лицу особую, неповторимую выразительность. Я уловил чистоту молодости и сдержанно-улыбчивую серьезность. Девушка не была писаной красавицей, но нечто более важное мгновенно, как магнитом, притянуло меня к ней. Подошла Мила и с некоторым опозданием представила нас друг другу. Имя ее подруги звучало непривычно – Дорита. У меня оно вызвало мгновенную ассоциацию:

– Очень красивое имя. Прямо как из книги Диккенса!

Дорита рассмеялась:

– Вы угадали! Диккенса и других писателей переводила моя мама. В том числе и «Крошку Доррит».

– Вы пошли по стопам мамы? – полюбопытствовал я.

Она игриво ответила:

– Ни за что не угадаете!

Подражая Мессингу, я сосредоточенно взял ее руку. Совершенно не разбираясь в линиях ладони, стал в шутку гадать:

– Видно, что вы очень серьезная и цельная особа. Склонны к точным наукам. Скоро выйдете замуж за достойного человека старше вас. Будете хорошей мамой и преданной женой. Для начала пока все.

Дорита улыбнулась:

– Одно вы угадали точно. Я действительно склонна к точным наукам. Через два года закончу математический факультет Пединститута. А остальные предсказания… время покажет!

Мы перешли на более легкие темы. Дорита произнесла по-женски милый тост с искренними пожеланиями. Я зачитал шутливое стихотворное посвящение, чем вызвал одобрительный смех. И весь вечер не отходил от Дориты. Мне с ней было интересно: сразу образовалась незримая нить взаимопонимания. Довольная Яна мне лукаво подмигивала.

Постепенно гости стали расходиться. Я попросил разрешения Дориты проводить ее до дома. Она с радостью согласилась. Яну охотно взялись сопроводить в Тихий тупик сверстники.

Весенний день был умеренно теплым и сухим, а время еще не поздним. Пока мы шли, я украдкой любовался стройной фигурой очень привлекательной девушки. К тому же Дорита ростом чуть ниже меня… Словом, само совершенство!

Дорита жила на два дома: с мамой и младшей сестрой – на Каляевской, а с бабушкой – на Петровке. По воскресеньям она обычно ночевала у бабушки. Прогуливаясь кругами в районе Петровки, мы, несмотря на первый день знакомства, были доверительно откровенны. Дорите исполнилось всего девять лет, когда отец погиб при обороне Москвы. Главного экономиста из крупного главка призвали в ополчение, хотя он толком не умел стрелять. И пропал без вести. Такая же судьба постигла ее двоюродную сестру (дочь ее тети, старшей сестры мамы). Оставалось в семье три поколения женщин – бабушка, две ее дочери и две внучки.