Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

«Благородный негодяй» — это был камень в огород Хемингуэя, любившего прихвастнуть и порисоваться. Далее значительный фрагмент текста Сэлинджер посвятил обличению собратьев по перу, сверх всякой меры, подобно Хемингуэю, увлекающихся саморекламой. На их фоне сам он представал образцом скромности и смирения. На случай если кто-то из читателей этого не поймет, Сэлинджер прямо назвал себя «невозможным скромником».

За инвективами в адрес литературных самолюбцев Сэлинджер не дал себе труда написать о том, ради чего заметка, собственно, и составлялась. Он отделался самыми скупыми сведениями о себе. «Я уже больше десяти лет серьезно занимаюсь литературой… — сообщает Сэлинджер читателям. — Я воевал и составе Четвертой пехотной дивизии… Мои герои — почти всегда молоды».

Однако в одном-единственном месте он честно признается: «Автобиографические заметки я писал для нескольких разных журналов, но, боюсь, ни разу не был в них откровенен». Это действительно так. В том, что касается подробностей своей биографии, Сэлинджер был таким же скрытным, как и его родители. Показную откровенность он презирал и считал жульничеством. Даже заполняя анкету для призывной комиссии, Джерри отделался шутливой ерундой.

Сообщаемые им сведения зачастую противоречивы. Так, в 1944 году в журнале «Стори» он утверждает, что перед войной отец отправил его в Европу резать свиней на бойне. А в 1951 году на суперобложке «Над пропастью во ржи» он называет ту свою поездку «милой увеселительной прогулкой длиною в год» и приблизительно тогда же, в интервью Уильяму Максуэллу, говорит, что ему «страшно о ней вспоминать».

Как бы ни скрытничал Сэлинджер, известность его росла, а вместе с ней — внимание публики, от которого ему порой становилось неуютно. Ближе к концу 1949 года два случая заставили Сэлинджера задуматься над тем, чем чревата столь долгожданная слава.

У Сэлинджера была старшая приятельница, поэтесса Гортензия Флекснер Кинг. Она вела тогда литературный курс в колледже Сары Лоренс, женском учебном заведении, расположенном в фешенебельном нью-йоркском пригороде Бронксвиль. В начале осеннего семестра Флекснер Кинг пригласила Сэлинджера выступить перед ее студентками, и тот согласился. Позже он рассказывал Уильяму Максуэллу: «Я увяз в высокопарном наукообразии. Принялся навешивать ярлыки на симпатичных мне авторов… Если уж писателю приходится говорить о литературе, то ему надлежит встать и внятно, громким голосом перечислить тех писателей, которых он любит… Мои любимые: Кафка, Флобер, Толстой, Чехов, Достоевский, Пруст, О’Кейси, Рильке, Лорка, Китс, Рембо, Бёрнс, Эмили Бронте, Джейн Остин, Генри Джеймс, Блейк, Кольридж».

У Сэлинджера остались смешанные ощущения от этой необычной лекции. Взойдя на кафедру, он перевоплотился в актера и принялся разыгрывать роль самодовольного писателя. Роль эта была не по нему — или, вернее, в ней он почувствовал себя слишком уж комфортно и раскрылся перед аудиторией с той стороны, с какой ни перед кем раскрываться не хотел. «Мне там понравилось, — говорил он Максуэллу. — но больше я туда ни за что не пойду». Лекция в колледже Сары Лоренс стала первым и последним публичным выступлением Сэлинджера. Впредь даже речи не шло о том, чтобы он, как это делают писатели для продвижения своих книг, встречался с читателями и делал им дарственные надписи.

Начало следующему сюжету было положено в декабре 1949 года. Вскоре после выхода рассказа «Лапа-растяпа» Сэлинджер продал права на его экранизацию продюсерам Дэррилу Зануку и Сэмюелу Голдуину. В 1942 году он уже пытался продать в Голливуд рассказ «Братья Вариони» — из этого тогда ничего не вышло, но надежды на то, что по его произведению снимут кино, Сэлинджер никогда не оставлял. Продажа прав на «Лапу-растяпу» принесла ему солидный доход и убедила в востребованности его творчества. В принципе это был огромный шаг вперед в писательской карьере Сэлинджера.

Однако с экранизацией не все складывалось гладко. Рассказ «Лапа-растяпа» так и просился на театральные подмостки, но для экрана годился хуже, поскольку состоял практически из одних диалогов и к тому же был просто-напросто слишком короток. В киносценарий его можно было превратить только путем значительных переделок. Сэлинджер это наверняка понимал — что не помешало ему продать права на рассказ. Более того, по совету Дороти Олдинг, которая выступала посредником в сделке, он согласился не вмешиваться в работу кинематографистов. То есть полновластным хозяином «Лапы-растяпы» оказался Сэмюел Голдуин. Он немедленно поручил переработку рассказа Джулиусу и Филиппу Эпстайнам, прославившимся сценарием «Касабланки».

Трудно сказать, почему Сэлинджер согласился безучастно наблюдать, как другие переписывают его рассказ. Ведь до сих пор он восставал против любой правки, а когда редакторы самовольно меняли его рассказам названия, в буквальном смысле приходил в ярость. В 1945 году он уговаривал Хемингуэя не продавать права Голливуду на свои книги. Смотреть фильмы Сэлинджер втайне любил, но в его произведениях киноиндустрия если и упоминается, то в самых уничижительных выражениях. Должно быть, все дело было в стремлении к профессиональному успеху, которого Сэлинджер не смог в себе вовремя умерить.

Фильм, снятый по рассказу «Лапа-растяпа», получил название «Мое глупое сердце». Его общенациональная премьера состоялась 21 января 1950 года. Сьюзан Хейворд исполнила в нем роль Элоизы Венглер, а Дэн Эндрюс сыграл Уолта Гласса, в фильме переименованного в Уолта Драйзера. Чтобы картина могла в 1950 году претендовать на премии Американской киноакадемии, продюсеры запустили ее в ограниченный прокат в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке в декабре 1949-го. Тогда-то Сэлинджер и увидел, что сотворил Голливуд из его рассказа.

Сначала фильм довольно точно следует сюжету рассказа, многие диалоги воспроизводятся в нем дословно. Разве что нежное обращение «лапа-растяпа» повторяется героями слишком навязчиво и скоро начинает резать слух. Но в какой-то момент сюжеты фильма и рассказа резко расходятся. Потрепанная жизнью Элоиза натыкается в глубине шкафа на старое, коричневое с белым платье, и оно воскрешает в ее памяти времена, когда она «была хорошая». Дальше следует затемнение, после которого на экране под перебор арфы раскручиваются воспоминания Элоизы о романе с Уолтом.

Голливудские сценаристы обошлись с рассказом Сэлинджера более чем свободно. Они ввели новых персонажей — таких, например, как муж Элоизы, Лью. Ключевая для рассказа фигура Рамоны была ими отодвинута далеко на задний план. В целом же рассказ о представителях среднего класса и о том, что полезно иногда по-новому взглянуть на свою жизнь, превратился их стараниями в сентиментальную любовную историю.