А. Горбунов - Анатолий Тарасов

Сложно сказать, зачем Тарасов пошел на этот эксперимент — сразу же после летнего отдыха, когда готовность организма к серьезной работе находится на нулевой отметке. Быть может, он полагал, что быстрый выход на пик функционального состояния даст ему возможность в контрольных встречах опробовать давно разработанные им в теории игровые варианты, названные спустя годы «тотальным хоккеем», требовавшим высочайшего уровня физической готовности всех игроков в отдельности и команды в целом. Но ведь тогда еще не было никаких научно обоснованных, медицинских предпосылок, позволявших именно так выстраивать тренировочную работу, как это делал Тарасов в ГДР. Помощник Тарасова Владимир Егоров робко информировал старшего тренера о том, что все ведущие хоккеисты после двух недель сбора жалуются на непереносимую усталость. Тарасов и сам видел это и перевел команду из «тюремного заключения» на арене «Вернер Зееленбиндер-халле» в уютный Кинбаум. Но было уже поздно: в контрольных матчах в Чехословакии, куда сборная перебралась из ГДР, хоккеисты еле волочили ноги. Информация об этом тут же оказалась в Москве на столе у Романова, который поручил руководителю Федерации хоккея СССР Павлу Короткову и Александру Новокрещенову, занимавшему должность государственного тренера по хоккею, немедленно отправиться в Братиславу и разобраться в возникшей ситуации.

В Чехословакии Коротков и Новокрещенов увидели не боеспособную команду, какой она, казалось бы, должна была предстать после правильно проведенных тренировочных сборов, а разрозненную группу усталых молодых парней, мечтавших только об одном — об отдыхе. Итогом стала докладная записка на имя Романова.

Автор книги о Боброве Анатолий Салуцкий пишет: «Не только в 1953 году, но и сегодня в спортивных кругах очень часто можно услышать, что Тарасова, мол, снял с поста старшего тренера Всеволод Бобров, который пошел к Романову и сказал примерно следующее: “Или я, или Тарасов!”, — после чего председатель Спорткомитета сделал выбор в пользу выдающегося игрока, заменив тренера. Но это неправда. И никакая депутация хоккеистов во главе с Бобровым тоже не ходатайствовала перед Спорткомитетом о снятии Тарасова, как рассказывают другие “знающие” люди. Эти весьма устойчивые легенды ничего общего с действительностью не имеют и слишком упрощенно, искаженно представляют механизм принятия таких важных решений, как замена главного наставника сборной команды». Салуцкий совершенно прав, когда говорит, что «Всеволод Михайлович оказывал сильнейшее влияние на ход событий не какими-то конкретными действиями или демаршем перед спортивным руководством, а… самим фактом своего существования в хоккейном мире». «Поскольку Бобров был ведущим игроком, — рассказывал Анатолию Салуцкому Борис Мякиньков, возглавлявший в то время в Спорткомитете Управление спортивных игр и назначенный докладчиком на заседании коллегии спортивного ведомства, на которой обсуждался вопрос о старшем тренере хоккейной сборной, — от него, по существу, зависел успех нашего хоккея… На меня была возложена задача доказать необходимость замены старшего тренера. Я бывал всё время в команде и всё знал. Знал обстановку. У Тарасова были, может, и правильные, но более жесткие требования. Бобров считал, что больше инициативы надо давать игрокам…»

Бобров не воспринимал тарасовские тренировочные методы. С предлагавшимися тренером нагрузками он не соглашался и играл так, как хотел, не обращая внимания на установки. С капризами звездного игрока Тарасов был вынужден считаться.

Но однажды накануне отъезда команды в Ленинград Тарасов при всех накричал в раздевалке на Боброва. Тот в ответ: «Я в Ленинград не еду!» И ушел. Тарасов распорядился, чтобы хоккеисты собрали форму Боброва и привезли ее на вокзал. Собрали, привезли, ждали Боброва до отхода поезда, но он так и не появился. «Он отлично осознавал свою исключительную роль в команде», — говорил партнер Боброва по тройке Виктор Шувалов.

Нет ничего удивительного в том, что вчерашние партнеры-ровесники, а то и игроки постарше не всегда принимали Тарасова-тренера всерьез. Боброву, похоже, вообще доставляло удовольствие демонстрировать высокую степень своей исключительности, привитой не только талантом игрока, но и поощрявшейся Василием Сталиным вседозволенностью. Тарасов же с первых тренерских дней проявил себя рьяным сторонником коллективного хоккея. Он не желал допускать ситуации, когда бы его команда становилась зависимой только от одного игрока. А зависимость от Боброва была полная.

Ставил ли Тарасов перед собой задачу «подчинить» Боброва, у которого, по его словам, «всегда ощущался холод к коллективной игре»? Наверное, ставил, даже понимая, что сделать это практически невозможно. Но если и ставил, то делал это ради интересов команды.

На Боброве-игроке Тарасов отрабатывал взаимоотношения со звездными спортсменами вообще. Опыт, продолженный после расформирования ВВС и возвращения Боброва в ЦДКА, позволил ему на протяжении всей своей карьеры не встречаться больше с таким явлением, как «бобровозависимость». Изо дня в день проповедуя принципы коллективного хоккея, Тарасов превратил фигуру тренера в главную, и при его тренерской жизни сомневаться в главенстве этом никто и не пытался.

В разговоре с тренером молодежной сборной СССР Владимиром Васильевым 1 января 1987 года Анатолий Владимирович заметил, что «величие и огромный авторитет Боброва со временем стали мешать развитию других спортсменов»: «Дело в том, что многие стали копировать его. Подражать ему в игре и в быту. Некоторые даже клюшки стали делать “под Боброва”. Но они не были Бобровыми — это были другие люди, со своей техникой, со своими взглядами на хоккей, со своей индивидуальностью. Им не нужно было перестраиваться и терять свое, фамильное. Бобров был самобытен — в этом его величие. На него играла вся четверка, и он оправдывал это, много забивал. Но стоит представить на минуту: решающий матч, а Бобров вдруг заболел или получил травму. Это значит — вся пятерка недееспособна. Матч проигран. Кто виноват? Судьба? Невезение? Нет! Виноват тренер, который не предусмотрел этого варианта заранее. Команда не должна зависеть от одного-двух человек. Поэтому тренер не имеет права думать только о дне сегодняшнем, он должен смотреть в будущее, первым предугадывать дальнейшее развитие мирового хоккея. Вся пятерка, которая выходит на лед, все до единого игроки должны быть опасными в обороне и атаке».

«…Была еще одна, необычайно важная составная часть тренерского искусства, где Тарасов был выше Боброва, — отмечал Анатолий Салуцкий. — Речь идет о глобальных вопросах хоккея, затрагивающих саму суть этой игры, о ее теории. Интересно, что сам Всеволод Михайлович в этом отношении, безусловно, отдавал Тарасову пальму первенства. Однажды, когда в кругу друзей кто-то попытался неодобрительно высказаться об Анатолии Владимировиче, Бобров прервал и очень серьезно сказал: “Тарасов — великий теоретик хоккея!”».