А. Горбунов - Анатолий Тарасов

В профессиональном спорте вообще и в хоккее в частности клуб и спортсмен защищены контрактными обязательствами. Их — десятки, иногда — сотни. Соглашение защищает игрока от возможного произвола клуба, но и клуб защищает при этом себя от возможных выкрутасов игрока.

В псевдолюбительском (он же — псевдопрофессиональный) хоккее в Советском Союзе фактическим надсмотрщиком за игроками был тренер. Никаких контрактов, договоров и соглашений с зафиксированными в них правами и обязанностями не существовало в природе. Защитить себя от Тарасова игрок мог, лишь соблюдая три пункта нигде не отмеченных и юристами не заверенных правил: добросовестная работа изо всех сил на тренировках, неукоснительное выполнение игровых заданий и дисциплинированное поведение в быту с непременным соблюдением режима. К тем, кто пункты эти соблюдал — а таких было большинство, — у Тарасова не возникало никаких серьезных претензий. Для постоянно эти правила «забывавших» Тарасов зачастую становился, как он сам себя называл, «мясником», «резавшим по живому» (это выражение он как-то употребил в разговоре с молодым тогда футбольным тренером Олегом Романцевым, и спартаковский наставник постоянно его вспоминал, когда наступала необходимость «резать»).

Планируя тренировочные нагрузки, Тарасов, как и все, впрочем, его коллеги, не «закладывал» возможную реакцию на предложенную тренером тяжелую работу организма, измученного отнюдь не нарзаном, а алкогольными напитками разной крепости.

Раньше срока закончил играть Александр Альметов. Вновь все претензии к Тарасову. «Александр, — говорил Тарасов, — долго жил своей громадной славой, он думал наивно, что она вечна, но всё проходит. Он ушел, стал историей, только историей — несравненный форвард, веселый, беззаботный человек».

Большой хоккей для Альметова закончился после чемпионата мира в Вене в 1967 году. Через двадцать с небольшим лет после этого он рассказал в интервью «Советскому спорту»: «Я и сам не заметил, как стал свадебным генералом. Правда, и раньше был не в ладах с режимом, но быстро восстанавливался и игру не портил. Но после победы на чемпионате мира в Вене слухи о моей веселой жизни дошли до руководства ЦСКА. А поскольку я полностью упустил летнюю подготовку, Тарасов постоянно говорил мне, что мало я тренируюсь, недорабатываю. Всё еще можно было поправить, но в меня словно бес вселился: “Всё, заканчиваю играть!” Сказал в сердцах, не подумав, ничего не взвесив. Уговоров от Тарасова не последовало, и чемпионат СССР 1968 года ЦСКА начал без меня. Когда увидел свою команду по телевизору (мне не стыдно в этом признаться), заплакал… Я никак не мог понять, что слава и популярность уже в прошлом и ты никому не нужен…»

Юрий Машин, назначенный в 1962 году председателем Центрального совета Союза спортивных обществ и организаций СССР (один из вариантов названия Министерства спорта в советские времена), подтверждает решимость Чернышева и Тарасова работать на равных и — в профессиональных вопросах — в режиме полной независимости от руководителей всевозможного ранга, в том числе от самого Машина. «Когда я возглавил Центральный совет, — вспоминал он, — ко мне пришли тренер ЦСКА Анатолий Тарасов и тренер “Динамо” Аркадий Чернышев. Пришли и с порога спрашивают: “Вы хотите, чтобы мы выиграли чемпионат мира?” — “Что за вопрос?” — отвечаю. “Мы два антипода, но мы готовы объединиться, чтобы вместе победить! Но у нас условия. Первое: как вы нас ни назовете, мы должны быть равны. Второе: мы принимаем решения, а вы их поддерживаете”».

Тарасов историю их совместного назначения в сборную помнит иначе. С 1948 по 1962 год они возглавляли команду Москвы и СССР по очереди. Сначала Тарасов, потом Чернышев, потом снова Тарасов, вновь Чернышев… Иногда ее доверяли Егорову. Статистика, стоит признать, беспощадна. За четыре года, что Чернышев возглавлял сборную (1954-1957), команда выиграла два чемпионата мира и Олимпиаду. И только в 1957 году стала второй на проводившемся в Москве первенстве мира, не проиграв ни одного матча, но сделав две ничьи с чехами и шведами. Три следующих сезона старшим был Тарасов: два серебра на чемпионатах мира и олимпийская бронза. В 1961 году сборную на чемпионат мира в Швейцарию вновь повез Чернышев — итог: всего лишь третье место.

«Трудно сказать, — пишет в своей книге «Совершеннолетие» Тарасов, — сколько бы продолжалась еще эта чехарда, если бы в один прекрасный день 1963 года нас обоих не пригласили в Центральный совет Союза спортивных обществ и организаций СССР к Леониду Сергеевичу Хоменкову. С первых же слов Леонид Сергеевич объяснил, что отныне мы будем вдвоем готовить сборную…»

И хотя дату Тарасов, судя по всему, называет неточно (сборная СССР с новыми тренерами уже в марте 1962 года должна была поехать на чемпионат мира в США, но не поехала туда по политическим мотивам), я склонен верить его версии. (Известный специалист по легкой атлетике, Хоменков занимал тогда должность заместителя председателя Центрального совета.) «Это не только просьба или совет, — продолжал Хоменков. — Это решение Центрального совета, и вы обязаны его выполнять. Приказ есть приказ. А разные характеры — это хорошо. Будете дополнять друг друга…»

У сына Чернышева, Бориса Аркадьевича, — своя версия появления тандема. «В 1962 году, — поведал он в интервью пресс-службе московского хоккейного клуба «Динамо», — председатель Спорткомитета СССР Николай Романов пригласил отца к себе: “Аркадий Иванович, все-таки вы с Тарасовым — два самых опытных и авторитетных тренера в нашей стране. Может быть, вам в интересах сборной поработать вместе?” Чернышев отвечает: “Конечно, поработать можно, но у нас настолько разные взгляды на хоккей, что нам трудно будет найти общий язык”. Но Романов стал настаивать. Тогда отец сказал: “Я могу согласиться на это только в том случае, если буду старшим тренером, а Тарасов станет мне помогать в качестве второго тренера”. Тарасов согласился на эти условия. Хотя когда Анатолий Владимирович работал четыре года старшим тренером в сборной, он неоднократно приглашал отца вторым тренером к себе, но тот отказывался. В сборной у Чернышева и Тарасова было своеобразное разделение труда: отец основное внимание уделял тактике и стратегии игры с будущим соперником, а Тарасов большей частью занимался тренировочным процессом. Хотя все принципиальные вопросы они обсуждали вместе».

И наконец, еще один вариант истории с назначением Тарасова и Чернышева. «Я уже вспоминал добрым словом руководителя спорта нашей страны в послевоенные годы, — пишет Анатолий Владимирович в книге «Хоккей. Родоначальники и новички». — Это ему в свое время принадлежала идея поставить нас с Аркадием Чернышевым в одну упряжку — во главе сборной команды СССР по хоккею, дав нам равную власть и права. Пригласив нас в кабинет и даже не позволив сесть (а это на моей памяти был единственный такой случай), он с ходу заявил: “С сего дня вы оба — старшие тренеры сборной. Идите и работайте!” И мы, слегка оробев и онемев от неожиданности, молча покинули кабинет, хотя нам было что сказать руководителю нашего спорта. До того дня мы долгие годы работали порознь и словно бы находились на разных полюсах. Это и понятно. У нас разные характеры, разное прочтение хоккея… Как это — работать на равных, делить всё пополам? Но странный тот приказ, объединив усилия двух непохожих тренеров, принес немало побед советскому хоккею, а нам, обоим тренерам, — полное удовлетворение. И еще кое-что, на мой взгляд, очень важное: обогатил нас. Да, в общении, взаимно учась друг у друга, мы стали богаче как личности, как специалисты. Мы как бы вступили в негласное соревнование: никому не хотелось хотя бы в глазах напарника выглядеть в чем-то слабее, менее компетентным. Вот и получился крепкий сплав».