А. Горбунов - Анатолий Тарасов

Этот же рассказ повторяет и Семен Вайханский в «Золотой книге сборной СССР по хоккею». Только у него речь идет о чемпионате мира в Тампере 1965 года, да еще и Кулагина он почему-то называет «свояком» Тарасова, утверждая, что два тренера «были женаты на родных сестрах» (это чистой воды вымысел!).

Спартаковского форварда не было на чемпионате мира в Тампере. На его место взяли Ионова, а в Любляне тройку с Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым составил Виктор Якушев.

Ну и что из этого следует?

Когда Бобров не берет в Прагу-72 Фирсова и проигрывает там — это, получается, нормально. Когда Кулагин не берет в Катовице-76 Петрова — это тоже в порядке вещей. Когда же Тарасов (вместе с Чернышевым) не берет в Тампере-65 Евгения Майорова с его хроническим вывихом плеча, тренер — деспот и даже, по определению Е. Рубина, «злодей».

Любители домыслов могут сочинять всё что угодно — от нелепой «мести Тарасова» за шайбу, заброшенную в ворота ЦСКА, до «избавления в сборной от ненавистного Тарасову спартаковского духа». Но стоит всё же, думается, придерживаться версии, изложенной братом Евгения Борисом в книге «Я смотрю хоккей». Борис Александрович подробно рассказывает о том, что произошло во время традиционного новогоднего турнира — Мемориала Брауна, проходившего в хоккейном зале американского курорта Колорадо-Спрингс:

«Турнир выдался очень тяжелым. Сборные СССР, Чехословакии и Канады играли между собой в два круга. Сначала мы обыграли и тех и других, а потом потерпели поражение от Чехословакии. Чтобы завоевать первый приз, мы обязательно должны были победить канадцев. А накануне получили довольно серьезные травмы Александров и мы с братом. Положение Женьки осложнилось тем, что он уже страдал одной тяжелой и хронической травмой — привычным вывихом плечевого сустава. При всяком резком столкновении с противником, если плечо не удавалось уберечь, Женька надолго выходил из строя, причем любое движение сопровождалось мучительной болью. А тут, как назло, он повредил другое плечо. Это означало, что на поле он должен был выйти практически безоружным, ведь в нынешнем хоккее беспрерывное силовое единоборство неизбежно, а тем более, когда играешь с канадцами».

Борис Майоров называет характер своего брата «скверным»: «Он вскипает моментально. И тогда его язык намного опережает мысли. Чаще всего он сам потом жалеет о сказанном. Но слово не воробей… Так было и на собрании команды перед тем матчем с канадцами. Александров объяснил ясно, толково и спокойно, почему он не может выйти на поле, и был освобожден. А когда настала очередь Женьки и от него потребовали, чтобы он принял участие в игре, он тут же распалился и вместо того, чтобы рассказать всё, как есть, брякнул:

— Ну вот, буду я еще перед публикой позориться!

Тогда же, на собрании, тренеры обвинили его в эгоизме, пренебрежении интересами коллектива и прочих семи смертных грехах. А он не нашел ничего лучшего, как в ответ нагрубить, да еще и хлопнуть дверью».

Несдержанным, горячим и азартным был и Борис Майоров. Слыл неуступчивым в любом деле. Даже проигрыши в простейшей карточной игре с женой выводили его из себя. Он постоянно спорил на площадке с судьями и сам потом признавался, что за две, как минимум, сотни попыток воздействовать на арбитров ему лишь однажды удалось переубедить рефери.

Из-за семейной несдержанности у братьев порой возникали сложности во взаимоотношениях. «Мы же двойня, — рассказывал Борис, — в детстве дело часто доходило до драки. Да и в командах мастеров тоже случались эксцессы. Однажды мы даже в сборной сцепились, начали друг на друга кулаками замахиваться на скамейке запасных. Дело было на чемпионате мира 1961 года в Швейцарии. Играли против сборной ГДР, и нашему звену во главе с центрфорвардом Вячеславом Старшиновым никак не удавалось отличиться. После одной из смен Женька вдруг попер на меня, я ответил. В итоге чуть не подрались. Наставник сборной Аркадий Чернышев был вынужден отправить нас в раздевалку. Сидим, дышим тяжело, друг на друга не смотрим, — а матч-то идет! Говорю: “Пошли, надо извиниться”. Но Женька уперся и ни в какую: мол, он не виноват. Насилу его уломал…»

Ни Тарасов, ни Чернышев не могли примириться с таким поведением игрока сборной. Они уже тогда, в Колорадо-Спрингс, приняли решение заменить Евгения Майорова, и Тарасов сумел настоять на кандидатуре Ионова. Ничего удивительного в этом нет. Ионова он хорошо знал, видел в нем игрока исключительно надежного, исполнительного, обладающего несомненными бойцовскими качествами, мужественного.

К игрокам мужественным Тарасов питал особые чувства. Однажды сборная играла в Москве на известинском турнире с чехословацкой командой. В концовке второго периода при счете 2:2 в атаке на ворота соперника Виктор Полупанов получил от Сухи удар в лицо — бил защитник наотмашь. Полупанов, несмотря на кровь, хлынувшую из носа и рассеченной надбровной дуги, из эпизода не выключился, продолжал атаковать, получил от партнера шайбу и забросил ее в ворота. Все сидевшие на скамейке сборной вскочили на ноги. Встал и Тарасов, сидевший у бортика. Встал и громко сказал: «Спасибо, Витька!» И — после паузы: «Не за то, что забил каким-то чехам, а за то, что мужество проявил!» После такой шайбы и таких слов сборная взялась за дело и не оставила соперникам ни малейших шансов.

В одном из первых матчей на Олимпиаде-72 в Саппоро Борис Михайлов травмировал колено. Возникли проблемы с внутренним мениском и боковой связкой. Огромная гематома, колено вздулось. Олег Белаковский, легендарный врач советской команды, созвал коллег из других команд, благо жили все рядом, в Олимпийской деревне, — на консилиум. Осмотрев Михайлова, коллеги вынесли вердикт: «Это — на полтора месяца». В спортивных разделах газет всех стран, участвующих в хоккейном турнире Олимпиады, тотчас появились сообщения с том, что Советский Союз потерял лучшего игрока. Михайлов же, передвигавшийся на костылях, сказал Белаковскому: «Делайте что угодно. Но я должен играть. Хочу и буду». «Мы сделали ему, — вспоминает Белаковский, — новокаиновую блокаду, надели на колено фиксирующую повязку. Тарасов и Чернышев выпустили Бориса в третьем периоде матча с поляками. В третьем все обычно устают, меньше силовых приемов. Борю мучили чудовищные боли, но он вышел на решающую игру с Чехословакией и забросил в победном матче шайбу. После Саппоро Михайлов почти месяц провел в больнице».

Тарасов от всех хоккеистов, игравших под его началом, ждал таких проявлений мужества. Ничего хорошего в том, что игрок, вместо того чтобы проходить планомерный и целенаправленный курс лечения в госпитале, под уколами, на фоне нестерпимой боли выходит на лед, а потом на месяц отправляется в больницу, для здоровья нет. Неизвестно, какими могли бы стать для Михайлова последствия произошедшего в Саппоро. Но так уж он воспитан — хоккеем, Тарасовым, партнерами по ЦСКА.