Константин Сапожников - Солоневич

«Кончилось всё ужасно, — подытожила Тамара судьбу бухгалтера. — Как я теперь узнала от своих родных, на допросе Никитина следователь угрожал ему револьвером, кричал на него и заставил его подписать заведомо ложные показания о том, что он, якобы со мной вместе, шпионил в торгпредстве против советской власти. Никитин совсем потерял голову и наговорил такого, что получилось действительно нечто вроде детективного романа. Словом, его закатали на восемь лет в концентрационный лагерь. Мне очень жаль Степана Никитича» [48] Солоневич Т. Три года в Берлинском торгпредстве. София, 1938. С. 35–36. .

Иван не разделял точку зрения Тамары на «Стёпушку» (под этим именем Никитин был изображён в книге «Россия в концлагере») и потому не скупился на нелестные для него эпитеты. Причины понятны: на основании показаний «Стёпушки» Солоневич был обвинён в шпионаже. При этом «в одну нелепую кучу были свалены и Юрины товарищи по футболу, и та английская семья (на самом деле — немецкая, дипломата Вирта. — К. С.), которая приезжала ко мне в Салтыковку на week end, и несколько знакомых журналистов, и мои поездки по России, и всё что хотите… Каждая „улика“ вопиюще противоречила другой, и ничего не стоило доказать всю полную логическую бессмыслицу всего этого „романа“».

На допросах Ивану пришлось упорно открещиваться от этого «варева, несъедобного даже для неприхотливого желудка ГПУ». Следователь Добротин добивался «содействия» Солоневича по наполнению «романа» правдоподобными «плотью и кровью», чтобы на этом деле сделать карьеру, даже если в нём «увязло бы около десятка решительно ни в чём не повинных людей». В завуалированной форме прозвучала и угроза расстрела «основных организаторов побега». Иван твёрдо стоял на своём. Он не отказывался от известных следствию фактов, но и не поддавался на шантаж Добротина, на его «клятвенные» заверения смягчить приговор, если Солоневич согласится на «соавторство» в создании следственного «романа».

Свой категорический отказ Иван мотивировал тем, что коллеги Добротина в Москве знали о связях с иностранцами, в том числе с Виртом, и, по-видимому, не оценивали их как шпионские, потому что в противном случае он, Солоневич, сидел бы не в Шпалерке, а на Лубянке. И если в «романе» прозвучит, что знакомые ему граждане X, Y и Z , жители Москвы, причастны к шпионажу, то как отреагируют на это московские чекисты? Получается, что они прошляпили врагов, которые сидели у них под самым носом.

И отсюда вывод-предупреждение: не воспримут ли в Москве сфальсифицированное шпионское дело Солоневича как попытку ленинградских чекистов соорудить дело против коллег на Лубянке? Конечно, воспримут! И проведут дополнительное расследование, чтобы установить правду. В ходе допросов Иван не раз упоминал имена знакомых московских чекистов, словно намекая, кто именно возьмётся за проверку «романа».

Аргументы Солоневича были учтены Добротиным. Перспектива «конфликта интересов» с Лубянкой охладила его «романический» пыл.

В Берлине Тамара Солоневич мучилась из-за отсутствия новостей о муже и сыне. Она получила условное письмо «об отъезде в экспедицию». Но после этого — ничего, глухое молчание, как в воду канули. И так — пять месяцев! Её терзали дурные предчувствия, в кошмарных снах повторялось одно и то же видение: чекисты принуждают её к сотрудничеству, шантажируя жизнью родных.

Первые достоверные сведения об Иване и Юре Тамара получила благодаря Эпштейну, который узнал об аресте Солоневичей от друзей в Ленинграде. Через приятеля, выехавшего в Берлин в командировку, Зен сообщил Тамаре печальную новость. Она запаниковала и послала Зену письмо с плохо завуалированными вопросами о судьбе мужа и сына [49] Такие же встревоженные письма Тамара направила Лукьяну Солоневичу и брату жены Бориса — Льву Пеллингеру. .

Иван так написал об этом периоде в жизни жены:

«Я позже узнал, какие фантастические, нелепые, иногда и истерические планы рождались в Тамочкиной головке. Были планы обмануть большевиков. Были планы их шантажировать угрозой убийства. Были планы — заработать деньги и выкупить нас из большевистского рабства. Но как заработать эти деньги? Тамочка служила преподавательницей французского языка в „Крафт дурх Фрейде“, зарабатывала сто-полтораста марок в месяц и голодала, чтобы иметь возможность послать нам через наших петербургских и московских знакомых торгсиновские продовольственные посылки. Всё-таки скопила сто марок и поехала в Цопот, чтобы там по самой современной и самой научной системе выиграть в рулетку… ну, хотя бы сто тысяч марок. Научная система стоила Тамочке двух месяцев дополнительной голодовки. Но посылки мы всё-таки получили. И именно с этими посылками мы трое — я, Юра и Борис — бежали из концлагеря» [50] Солоневич Т. Три года в Берлинском полпредстве. С. 255–256. .

Узнав о сроках, на которые были осуждены самые близкие ей люди, Тамара впала в отчаяние, понимая, что она осуждена на эти же годы концлагеря, которые день за днём ей придётся «отбывать» вместе с Юрой, Иваном и Борисом. Какие бы химерические планы она ни строила, реальной возможности помочь им у неё не было [51] Тамара также помогала детям Бориса и Ирины, посылая для них через Торгсин денежные переводы. Получателем переводов была «опекунша» детей — Василиса Григорьевна Кондратьева (1865), которая жила в Лефортове, Госпитальный вал, барак № 9. Ирина Пеллингер с 1933 года отбывала наказание в БАМ-лагере — ДВК. …

Ранним утром надзиратель зачитал Ивану Солоневичу выписку из постановления Чрезвычайной судебной тройки ПП ОГПУ ЛВО [52] ПП ОГПУ ЛВО — Полномочное представительство Объединённого государственного и политического управления в Ленинградском военном округе. от 28 ноября 1933 года. Формулировки постановления были категоричны: «Занимался шпионской деятельностью в пользу Германии, являясь антисоветски настроенным, сорганизовал к.-р. группу лиц, поставившую своей целью вооружённый нелегальный переход границы СССР (дважды). Имея непосредственную связь через германского сотрудника посольства Вирт — переотправлял ценности и материалы своей жене в Германию с тем, чтобы при переходе границы приступить, путём использования их в печати, к компрометации Советского Союза». Обвинение в нелегальном переходе границы было добавлено в приговор позднее.

Солоневичам предстояло отбывать наказание в исправительно-трудовом лагере. Они утешались тем, что приговор был сравнительно мягким, всё-таки не расстрел. Иван прокомментировал его так: «Путёвка на восемь лет каторги, но всё-таки не путёвка на смерть», Борис вторил ему: «Приговор в восемь лет заключения казался всем нам шуткой». В книге «Россия в концлагере» Солоневич признался, что у него не было и нет ясного ответа на вопрос о причинах «относительной мягкости приговора». Некоторые варианты ответа он всё-таки предложил. Один из них звучит убедительно: Иван отказался наговаривать на себя и товарищей, и потому следователям не удалось создать эффектного «романа» с разветвлённой антисоветской организацией, не исключающей террора в качестве метода борьбы. Следствию пришлось ограничиться «созданием» шпионской группы.