Константин Сапожников - Солоневич

Когда ненавистный Стародубцев попытался в очередной раз включить Юрия в очередной эшелон на БАМ, Иван понял: пора действовать. Поздним вечером он отправился к Чекалину, который в полном одиночестве жил в неказистом деревенском доме за пределами лагеря.

Чекалин встретил неожиданного гостя настороженно, с парабеллумом в руке. Но разговор с чекистом стал развиваться по сценарию, подготовленному Иваном:

— Гражданин начальник, последние эшелоны составляются из людей, которые до БАМа заведомо не доедут… Я хочу предложить вам давать списки больных, которых ББК сажает в вагоны под видом здоровых.

— Вы по каким, собственно, мотивам действуете?

— По многим мотивам. В частности, и потому, что на БАМ придётся, может быть, ехать и моему сыну.

Предложенная Иваном сделка — информация о махинациях ББК с доходягами в обмен на неприкасаемость Юрия — возражений у Чекалина не вызвала. Договорились об организации бесконтактной связи, причём условия предложил Солоневич: списки с отметками о заведомо больных кандидатах на БАМ будут помещаться в уборной УРЧ — «в щели между брёвнами, над притолокой двери». Каких-либо сомнений в правомерности сделки Чекалин не испытывал: самое главное — качественно выполнить работу по подбору рабочей силы.

Сотрудничество Солоневича и Чекалина завершилось отъездом последнего на БАМ после того, как чекист окончательно убедился в том, что ББК подсовывает ему «бракованных» людей, не раз снимавшихся с этапов по состоянию здоровья.

Подпорожское отделение ББК было ликвидировано, и его имущество передано Свирьлагу. Иван и Юрий участвовали в этом процессе «на скромных амплуа „завпишмашечек“».

В середине марта 1934 года отца и сына откомандировали в Медгорское отделение ББК. Борис застрял в Погре из-за своей застарелой болезни — малярии. Прощаясь, Солоневичи договорились о дате побега — утром 28 июля: «Где бы мы ни были»…

В книге «Россия в концлагере» Иван назвал городок Медвежья Гора «столицей» не только Беломорско-Балтийского лагеря и комбината, но и всей Карелии. Экономическая жизнь региона была завязана на ББК, и Медвежья Гора была его «наиболее привилегированным пунктом», расположенным на линии Мурманской железной дороги, там, где «железка» идёт вдоль северной части Онежского озера.

Местная элита, к которой относилось высшее начальство лагеря, чекисты и их семьи, жила в прочных бревенчатых домах. В недалёком соседстве от городка располагались Центральное управление ББК, его отделы, подотделы и канцелярии. Владения Медгоры были разбросаны на десятки вёрст в радиусе, включая несколько лагерных пунктов, лесоразработки, мукомольни, мастерские и пристани, оранжерейное хозяйство лагерного совхоза «Вичка» и даже валютный магазин Торгсина.

Солоневичей определили в 3-й лагерный пункт, служивший в основном для временного «отстоя» и перераспределения «рабочего контингента». «Мы погрузились в лагерные низы, — писал Солоневич, — и почувствовали, что мы здесь находимся совсем среди своих. Мы перекладывали доски и чистили снег на дворах Управления, грузили мешки на мельнице, ломали лёд на Онежском озере, пилили и рубили дрова для чекистских квартир, расчищали подъездные пути и пристани, чистили мусорные ямы в управленческом городке».

По мнению Ивана, положение их в 3-м лагпункте было почти идеальным с учётом неплохого питания за выполненную норму и лояльного отношения начальства к заключённым. Чтобы избежать отправки в дебри медгорских владений, Иван провёл через учётно-распределительный отдел хитроумную операцию по изъятию «из нормального оборота бумажного конвейера лагерной канцелярщины» контрольных документов на себя и Юру. Жить вроде бы стало спокойнее, но ненадолго. Их затянувшееся пребывание в лагпункте было замечено, назревала скандальная ситуация с непредсказуемыми последствиями. Пришлось снова в срочном порядке искать выход, «изворачиваться», по терминологии Ивана.

Спасительным кругом могло стать трудоустройство в «Динамо». После понятных колебаний Иван отправился в отделение общества «Динамо», которое базировалось на стадионе вольного города при Медгоре во внешне невзрачных деревянных домах. Однако внутри они были обставлены по солидным московским стандартам, была даже роскошная бильярдная комната, предназначенная для отдыха руководящих динамовцев. В этой бильярдной и произошла встреча Солоневича с начальником учебной части «Динамо» Яковом Самойловичем Медоваром, одесситом, великим комбинатором «на почве спорта», и инструктором Фёдором Николаевичем Батюшковым, «вычищенным» в своё время за отклонения от партийной линии в спортивных делах.

С точки зрения Ивана, компания подобралась неплохая: у Медовара довольно быстро возникла «материально выгодная» комбинация по использованию литературных способностей Солоневича: «Я устраиваюсь в Культурно-воспитательный отдел, вы пишете инструкции и прочие бумаги, зарплату, — 150 рублей, — пополам!» Иван тоже выдвинул предложение: «Заключайте соглашение с ГУЛАГом о написании работы „Руководство по физкультурной работе в исправительно-трудовых лагерях ГПУ“. Я пишу — гонорар пополам!»

Батюшков, в свою очередь, гарантировал Солоневичу комфортные условия жизни, нажимая на то, что «самое спокойное место в СССР — это медгорское „Динамо“», где вместе с Иваном они смогут «во-первых, играть в теннис, во-вторых, купаться, в-третьих, пить водку». Поработав несколько недель в «Динамо», Солоневич сделал вывод, что Медовар и Батюшков не преувеличивали: «Впоследствии я убедился в том, что в „Динамо“ ББК ГПУ, среди заваленных трупами болот, девятнадцатых кварталов и беспризорных колоний можно было действительно вести курортный образ жизни».

Юра был рад динамовским перспективам отца, тому, что его надежды на очередное «явление Шпигеля» вновь сбылись.

Решающую визу о приёме Солоневича на работу в «Динамо» поставил В. Радецкий, заместитель начальника ББК. Иван сподобился его аудиенции — в огромном кабинете, увешанном картами и портретами наркомов. В разговоре выяснилось, что Солоневич и Радецкий знакомы ещё с 1928 года. Радецкий был тогда секретарём Северо-Кавказского крайисполкома, а его собеседник курировал по профсоюзной линии строительство спортивного парка в Ростове.

Иван дал, в общем-то, благожелательный портрет Радецкого: «Чисто выбритое, очень интеллигентное лицо, спокойные и корректные манеры партийного вельможи, разговаривающего с беспартийным спецом: партийные вельможи всегда разговаривают с изысканной корректностью». Предлагая Ивану папиросу, Радецкий многозначительно заметил: «Вашу биографию мы знаем с совершенной точностью». Потом чекист перешёл к обсуждению конкретных проблем и предложил Солоневичу создать «образцовое динамовское отделение», подготовить команду для участия в осеннем первенстве Северо-Западной области и динамовском первенстве. Радецкий мечтал о победе ББК над Ленинградским отделением, верил в организаторско-тренерский талант Солоневича и санкционировал подбор спортсменов из трёхсоттысячного населения ББК! Было дано высочайшее позволение и на поступление Юры в техникум.