Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника

Шатин бодрился, но я видел, что он в нервном шоке и попросил его успокоиться.

— Можешь терпеть?

— Так точно.

Тогда я позвал Петра Ивановича Шкидченко, обоих командиров афганских корпусов, заместителя командарма-40 и переводчика.

И вот что я узнал.

После того, как 23 ноября были высажены в десяти местах десанты, то есть перед началом следующего дня операции по уничтожению группировки противника в виноградниках, П. И. Шкидченко, во избежание большой крови, приказал с наступлением рассвета разбросать над виноградниками с трех вертолетов листовки с призывом к душманам: «Сдавайтесь! Вы окружены! Ваша жизнь будет сохранена!».

Десанты к этому времени прочно заняли жесткую круговую оборону, обручем опоясав зону. Им было строжайше приказано никого из зоны не выпускать, не позволять ни отдельным душманам, ни группам приближаться к себе на дальность автоматного выстрела.

Два часа прошло. Нет ответа. Тогда Шкидченко с командирами корпусов решил прочесать местность. Я внимательно слушаю Шкидченко и наблюдаю за реакцией на его доклад командиров армейских корпусов афганской армии. Мир Тохмас спокоен и невозмутим, как истинный мусульманин, а вот Халиль то и дело бледнеет.

— Территорию виноградников я разделил условно на две части, — продолжает доклад Шкидченко. — Северо-восточную поручил командиру 7-й пехотной дивизии, а северо-западную и западную часть — командиру 15-й пехотной дивизии. В случае оказания противником сопротивления приказал вступить с ним в бой и уничтожить его или пленить. Завершить выполнение этой задачи должен был их выход на соединение с вертолетными десантами, после чего дивизиям надо было оставаться в готовности к новым боевым действиям.

Костин синхронно тихо переводит командирам корпусов доклад Шкидченко. Я наблюдаю за ними, слушая доклад. Мир Тохмас по-прежнему невозмутим, Халиль явно нервничает. У него в руке сигарета.

— Курыть? — вопросительно умоляет Халиль.

— Нет, — отвечаю. Я хочу понять меру соучастия «наших» афганцев в этом деле.

— Я предполагал, — продолжал Шкидченко, — что успех 7-й и 15-й дивизий закрепит 70-я отдельная мотострелковая бригада 40-й армии. Командиры 7-й и 15-й дивизий решили действовать в пешем порядке — чтобы не разрушать плантацию виноградников. И вот через два часа после того, как на призывы сдаться ответа от душманов так и не поступило, начали действовать два полка 7-й пехотной дивизии и два полка 15-й пехотной дивизии.

Оба командира корпуса встали, подтянулись, готовые, очевидно, к любой неожиданности. Странно! Я попросил их присесть и слушать далее доклад Шкидченко.

— Развернувшись в предбоевой и боевой порядки, полки пошли в пешем строю в заданных направлениях, разумеется, с разведкой и органами охранения, — говорил Шкидченко. — Через час-полтора, как я уже доложил, вслед за этими афганскими полками должна была начать движение 70-я бригада. Впереди — центральный батальон в предбоевых порядках взводными колоннами; затем справа и слева уступом должны были пойти еще два батальона, тоже в предбоевых порядках, но в ротных колоннах. В резерве комбрига оставался танковый батальон. Сам комбриг на БМП был в центре бригады.

— Так точно! — вскочив с места, хрипло подтвердил Шатин.

— Все развивалось, казалось, благополучно и по плану. Проходит час, проходит полтора, два — никаких выстрелов, никаких признаков боя. Комбриг по моему сигналу, — продолжил доклад Шкидченко, — начал движение центрального батальона. Афганские полки к этому времени уже углубились на три-четыре километра в заросли виноградника. Они уже не просматривались с моего командного пункта. Но и признаков боя впереди тоже не наблюдалось и не слышалось. Выходит, что никто никакого сопротивления афганским полкам не оказывал. У меня возникло недоумение: неужели и на сей раз душманы нас перехитрили? Ушли из-под носа, из плотного кольца окружения?! И неужели наша агентурная разведка — наша надежная разведка! — не сумела вскрыть хитрость противника и не выявила, что моджахедов уже нет в виноградниках?

Командиры корпусов опять встали, а Халиль:

— Курыть?

— Нет!

Предусмотрительный Петр Иванович, выдвинув центральный батальон бригады в гущу плантаций, предпринял наряду с разведывательными мерами, и меры усиленного охранения — хотя батальон и выдвигался в предбоевом порядке во взводных колоннах, то есть впереди батальона действовали четыре полка 7-й и 15-й пехотных дивизий, и боя впереди батальона слышно не было. Но, когда и центральный батальон бригады втянулся на глубину три-четыре километра, на него обрушился шквал огня. Разразился жестокий бой. Погиб командир батальона, погибли два командира рот, четыре командира взводов. Ранен и комбриг-70. Его БМП сожжена. Позднее стало ясно, что в том бою мы потеряли 19 человек убитыми и около 40 ранеными.

Оказалось, что моджахеды пропустили афганские войска, не открывая огня и не обнаруживая себя. Вместе с тем, я не думаю, чтобы четыре афганских полка ДРА, продвигаясь по местности, не обнаружили моджахедов в виноградниках. Вероятно, здесь могло быть молчаливое согласие обеих сторон. И вот, когда появился батальон советских войск, моджахеды открыли шквальный огонь.

Становилось понятным, почему нервничают командиры афганских армейских корпусов — Халиль и Мир Тохмас. Я смотрю на них, они — на меня. Как хотел бы я верить в их честность. Как хотел бы!

Мотострелковый батальон бригады залег. Другие два батальона справа и слева тоже залегли. А полки афганской армии, как ни в чем не бывало, продолжали движение на соединение с вертолетными десантами. Даже, на удивление советников в полках, ускорили темп движения: дескать, быстрее надо выполнить задачи — десанты ждут не дождутся подмоги союзников-афганцев.

Вот такую картину нарисовал мне Петр Иванович Шкидченко. Наступила могильная тишина. Даже полковник Халиль не просит больше разрешения «курыть».

Будь то условия открытого классического противостояния, я принял бы меры по усилению огня, подавлению противника вертолетами, авиацией, ввел бы резервы и к чертовой матери все смешал бы с землей. Превосходство явно было на нашей стороне. Но что-то меня сдерживало. Интуиция подсказывала, что поддаться простому решению — значило бы поступить безрассудно, возможно, даже опрометчиво и безнравственно. Употребить всю силу и уничтожить огромное количество мусульман, не все продумав и не все предприняв для избежания большой крови? — побойся Бога, Александр Михайлович, говорил я сам себе. И в то же время я видел глаза раненого комбрига, глаза советских генералов и офицеров. Смотрел я и на командиров афганских армейских корпусов и чувствовал: они прекрасно понимают, что мы здесь, под Кандагаром, в винограднике, столкнулись с жестоким коварством, если не с предательством.