Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника

С детства Володя много колесил с родителями по Союзу — главрежи в ту пору больше двух-трех лет в одном театре не задерживались. И до сих пор Владимир Петрович сохранил еще в своих манерах некоторую театральность, в частности это заметно, когда он судит о ком-нибудь. Ясность, четкость, безапелляционность соседствуют с образностью…

Анна Васильевна наливает моим друзьям по второй. И они все говорят и говорят о театре, о Товстоногове…

Бог мой!.. Как же с ними хорошо! Остановись, мгновение, ты прекрасно!..

Но вошел генерал Бруниниекс.

— Эжэднэвноэ боэвоэ донэсэниэ, — доложил Илмар Янович.

Пока я читал, Анна Васильевна успела угостить Илмара рюмкой «Наполеона», ей, похоже, хотелось продлить минуты чаепития, покоя и уюта.

Засигналила «булава». Я зашел в обитую изнутри оловянными листами (для экранизации, исключающей подслушивание из космоса) кабину. Нехотя взял трубку.

— Товарищ генерал армии! По поручению руководства докладывает генерал-полковник Аболинс. (Это один из заместителей начальника Генерального штаба — начальник главного оргмобуправления.)

— В чем дело, Виктор Яковлевич?

— Вы знаете, Александр Михайлович, есть мнение, что информация о ЧП, о котором вы доложили, извините, мягко говоря, не соответствует действительности.

— Мы дважды его расследовали. Все так, как я доложил шифровкой министру обороны.

— Но по линии «ближних» есть другие данные…

— Кто поручил тебе переговоры со мной?

— Николай Васильевич.

— Чехословацкие события помнишь, Виктор Яковлевич?

— Так точно, помню.

— Скажи, если бы тогда у тебя в 30-й Иркутско-Пинской дивизии произошло такое ЧП, как бы ты поступил?

Долгая пауза.

— Почему молчишь, товарищ генерал-полковник? Отвечай.

— Я бы насильников судил военным трибуналом… — и, выждав для приличия несколько секунд, спросил: — Что доложить Николаю Васильевичу?

— Дословно наш разговор. А с «ближними» разбирайтесь сами.

— Есть.

Я позволю себе маленькое отступление. У военных так заведено: если человек хоть раз в жизни находился в подчинении у кого-то, то это сказывается в отношениях этих двух людей в течение всей оставшейся жизни и службы. Аболинс был от меня сейчас совершенно независимым — ведь он заместитель начальника Генштаба. Но я с ним вел разговор как с человеком, который в прошлом был у меня в подчинении командиром дивизии.

Мы продолжили чаевничать, обсуждая разговор с Аболинсом, когда минут через сорок позвонил Ахромеев.

— Александр Михайлович, здравия желаю! Хочу предупредить и предостеречь тебя: у Ю. В. вызрело мнение, что злодеяние под Джелалабадом совершили переодетые душманы. Тебе надо отозвать шифровку. Предстоит разговор Бориса Карловича с Леонидом Ильичом, неминуемо они затронут и это ЧП. И Борису Карловичу будет сказано, что виновниками являются переодетые душманы.

— Сережа, и это ты говоришь мне? — Долгая пауза. –

Что молчишь? Ты решился сказать мне, чтобы я на старости лет сфальшивил? Да ты же меня уважать не будешь…

— Александр Михайлович, извини, но я ведь звоню по поручению.

— Сережа, ты всегда действовал по поручению. Но ведь надо же и самим собой оставаться.

— Что мне доложить?

— Доложи суть разговора. А хочешь — и дословно его передай.

Мы были поражены тем, как поворачивались дела. Там, в Москве, за кулисами здешней войны, рисовались какие-то недостойные, хуже того — лживые картины. А нам, людям военным, чтущим военную этику, знающим правила игры, но в не меньшей мере уважающим и свое собственное достоинство, надо было занимать какую-то позицию. Собственно, и раздумывать было особенно не над чем. Факты потому и называют иногда «упрямыми», что с ними непросто примириться. Но приходится.

Илмар Янович ожидал моей подписи на боевом донесении. Я читал его медленно, чтобы еще и еще раз все взвесить. Нелегкое занятие, никто за меня не подпишет, никто не возьмет на себя ответственность. Такие минуты почище иных минут перед боем…

Самойленко и Черемных с меня глаз не сводят.

Я перекрестился и вписал несколько слов о том, что при повторном расследовании на месте подтверждено, что ЧП в районе Джелалабада совершено группой военнослужащих такой-то мотострелковой дивизии в составе одиннадцати человек под командой старшего лейтенанта К. Группа арестована. Начато следствие.

Посмотрел я на своих друзей — на одного и на другого, увидел в их глазах поддержку — и расписался. Отдал Бруниниексу, чтобы шифром передал. Часы показывали половину одиннадцатого вечера.

Снова «булава». Огарков.

— Как обстановка?

Коротко доложил.

— Что там упорствуешь?

— Я не вполне понимаю.

— Ты что, хочешь позора Вооруженным силам? Есть возможность опровергнуть?

— Никакой возможности нет, Николай Васильевич.

— Ты так считаешь?

— Нет никакой возможности. Факты дважды перепроверены — причем людьми, которым государство не может отказать в доверии.

— Ну, знаешь, у нас другое мнение сложилось. «Ближние» особенно напирают. У Дмитрия Федоровича состоялся разговор с Юрием Владимировичем. Кстати, и Посол был у министра и тоже подтвердил, что это мистификация, что преступники были переодетыми…

— Николай Васильевич, мы же тридцать лет знаем друг друга. Я вас глубоко уважаю… Не о том мы ведем речь.

Долгий был у нас разговор. По тону Николая Васильевича я чувствовал, что ему не хочется упорствовать в стремлении переубедить меня и не хочется обнаружить во мне подлеца. В конце концов он еще раз спросил:

— Значит — нет?

— Категорически — нет.

— Ну будь готов к разговору с Дмитрием Федоровичем.

Попрощавшись с гостями, мы остались вдвоем с Анно Васильевной, готовые к любым неожиданностям. Ясно было, что предстоит разговор с министром обороны. Неужели и он будет гнуть меня, толкать на ложные утверждения?

Я знал, что Устинов, по давней привычке сталинских времен, задерживался допоздна на службе. Часы показывали час ночи. Подожду еще немного — возможно, позвонит.

— Саня, сомнут тебя «ближние».

— Не знаю, не знаю, мать. Теперь мне нужна поддержка там, в Москве. Кто мне ее окажет?

И я набрал номер телефона, установленного на даче Сергея Леонидовича Соколова. Я убежден, он честен и неподкупен.

— Сергей Леонидович, прошу прощения за звонок в столь поздний час. Важно узнать ваше мнение…

И я изложил суть происшедшего. Он меня спросил, докладывал ли я устно министру. Говорю, что пока нет. Утром доложу. И эдак ласково с подхалимцей и хитрецой пытаю Сергея Леонидовича.

— Посоветуйте, как это сделать.

И он мне ответил:

— Ты достаточно опытный человек. Поучать мне тебя из Москвы сложно. Да и ни к чему. Я — сторонник правды. А как ты поступишь — дело твое.