Яков Резник - Сотворение брони

Третий год Жезлов испытывал новинки советской броневой техники. Ему попадались на испытаниях и более удачные и менее удачные конструкции, и каждую нужно было по многу раз провести через препятствия, создавая предельное напряжение на все узлы машины. «Испытатель не наездник, — внушал Фролу его наставник. — Ищи малейшие конструктивные слабости. Мотай машину до тех пор, пока не вскроешь: вот они где, вот что менять необходимо». И Жезлов, берясь за рычаги, давал максимальные нагрузки мотору, рискуя часто и находящейся в его руках машиной, и собственной жизнью.

Но на испытаниях рядом с ним никого не было. А тут — нарком! И он требует брать эскарп…

Сколько Жезлов ни преодолевал это сложное препятствие, ни разу не бывало, чтобы его бросило в жар, как сейчас, в момент критического подъема машины. И когда эскарп остался позади, у него непроизвольно вырвалось:

— Все!

Лучше откусил бы язык. Жезлову показалось, что именно это слово и распалило Серго.

— Давай рычаги! — потребовал нарком. Но, увидев, что Жезлов упрямо сцепил губы и замотал головой, продолжал уже не так настойчиво, даже просительно: — Чего боишься? Я не раз машины водил. Мне интересно сравнить, какая легче управляема — эта или двадцатишестерка… Спроси моего шофера, он мне доверяет, а ты боишься.

Должно быть, желание испытать своими руками этот танк заставило Серго дипломатично умолчать о спорах с шофером. Все семь лет, что тот был с наркомом, он то уступал настойчивости Серго, то клятву себе давал больше в жизни не делать этого. Как только Орджоникидзе клал руки на баранку, так взрывался его южный темперамент, все обещания соблюдать осторожность мгновенно забывались, улетучивались, и автомобиль мчался вихрем. Если бы Жезлов хоть краешком уха слышал об этом или о том, что начальник полигона лишь однажды позволил наркому провести Т-26 несколько метров, да и то по ровному месту, разве уступил бы!

— Что, клятву тебе дать, что ли? Поведу осторожно, на позорной скорости…

И случилось то же самое, что не раз случалось в кабине автомобиля. Только сел на место Жезлова, как мальчишеский азарт одолел, мотор лихорадочно стал набирать обороты, а Серго было все мало. Он громко засмеялся, должно быть, от ощущения власти над машиной, и уже не было силы, которая в эти минуты могла удержать его от рывка к препятствию. Жезлов пытался перехватить рычаг, остановить танк, да куда там — Серго спиной, боками отталкивал комбата.

В районе дальних танковых трасс возле кустарника, опоясывающего огромное поле, Гинзбург остановил машины, поднялся с биноклем на высокую спину Т-35, чтобы разобраться, где искать Ворошилова и начальника полигона.

Он увидел их на холме по другую сторону поля — Ворошилова впереди, а начальника чуть сбоку, в группе командиров. Все следили за двумя легкими танками, продвигающимися к противотанковому рву в центре поля. Один такой танк никогда не сумел бы преодолеть трехметровый ров, а состыкованные друг с другом — нос к корме, — они легко взяли его, потом разомкнулись, сблизились и замерли борт к борту.

Экипажи вышли, из машин, построились в ожидании наркома. В это время и подоспел Гинзбург. Он смотрел, ощупывал каждый выступ, каждое звенышко немудреного, но неизвестного ему до этих минут механизма.

То была автоматическая сцепка. На каждой машине два приваренных к листовой броне кронштейна: на корме — с выступом-ловушкой, на носу — с отверстием. Механик-водитель задней машины сближался с передней след в след гусениц, и сцепка происходила автоматически. Разъединение производил со своего места водитель переднего танка.

Обогнув длинный ров, автомобиль наркома подъехал к экипажам. Ворошилов принял рапорт командира взвода, пожал руки танкистам и, заметив Гинзбурга, подошел к нему:

— Нравится, Семен Александрович?.. Вот на что способны мои изобретатели!

Гинзбург не мог не признать, что замысел любопытен и механизм сам по себе удачен. Правда, он тут же подумал, что бой на таком вот ровном поле будет явлением редким, да и стыковаться под огнем врага ой как непросто. К тому же для преодоления танковых рвов можно применять менее сложные приспособления, а для эвакуации подбитых танков имеются тягачи. Может быть, правильней оснастить подобной автосцепкой именно тягачи? Но все это надо было еще продумать, и Гинзбург не стал пока подробно высказывать наркому свои соображения.

Услышав, что замысел любопытен, Ворошилов заулыбался и помахал рукой танкисту, только что подъехавшему с начальником полигона:

— Николай Федорович! Конструктор хочет с тобой познакомиться!

Плотный, бронзоволицый, лет двадцати шести, танкист с двумя кубиками в петлицах гимнастерки вскинул черную кудрявую голову и, беря под козырек, хотел отрапортовать по-уставному, но нарком уже представлял его Гинзбургу:

— Зампотех танковой роты Цыганов. Это он сделал автосцепку.

Ворошилов взял из рук адъютанта обтянутую красным плюшем коробочку, раскрыл ее и протянул Цыганову сверкнувшие на солнце золотые часы. На крышке их было выгравировано:

Лучшему изобретателю Красной Армии

Николаю Федоровичу Цыганову

от наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова

Москва, май 1933

— Почему я не вижу Серго? — спросил Ворошилов Гинзбурга, вручив подарок.

— Задержался с комбатом в его танке.

— В танке? — почему-то заволновался Ворошилов и, усадив Гинзбурга в свою машину, приказал шоферу ехать вдоль полосы препятствий к северной роще.

Они нагнали Т-28, когда Жезлов, наклонившись, вырвал наконец рычаги из рук Серго и остановил машину невдалеке от взятого только что эскарпа.

В люке водителя показалось разгоряченное лицо Орджоникидзе.

— Ты сам?! — догадался Ворошилов. — Вопреки указанию Политбюро!

— Так мне запретили автомобили водить, а тут танк… — Серго спрыгнул на землю. — Эта машина столбов не боится…

— Плохие шутки, Серго!.. А вы что же, испытатель, не знаете, что полагается за нарушение инструкции? — грозно спросил Ворошилов.

В другое время тон наркома обороны, не предвещавший ничего доброго, встревожил бы Жезлова, но сейчас он испытывал чувство облегчения: «Серго невредим, он шутит, он доволен… Но я — я отвечать обязан».

А Серго, видно почуяв намерение Жезлова взвалить на себя чужую вину, метнул на него сердитый взгляд:

— Комбат ни при чем! Я его силой заставил отдать рычаги — не драться же ему с наркомом! А управляет он своим войском и водит танк классно. На твоем месте, Климент Ефремович, я наградил бы Жезлова… Конечно, после парада. Если и на параде будет так же уверенно действовать, как здесь.

И чтобы окончательно отвести опасность от комбата, поманил кивком Гинзбурга: