Яков Резник - Сотворение брони

Начали с грохота преднамеренно: что может быть проще этой машины для сортировки кокса?! Но Гризли оказался с норовом.

Отлили и обработали за год множество боковин, валов, роликов, а годных для сборки почти не было. Литье шло с песочными и газовыми раковинами. Редкая деталь получалась у станочников по чертежам. Недавние фабзайчата и вчерашние строители иной раз даже боялись включать станки — того и гляди, не только опять брак выдадут, но еще и кисть отхватят, скулу своротят железные вражины: кто знает, может, там, в Германии или в Англии, в них что-то вставили вредительское…

Да и сборщики, отобрав из сотен деталей единицы годных, никак не могли осилить этого Гризли.

Привезут боковины грохота на сборку, станут проверять — оси отверстий не совпадают. Начнут их перетачивать, делать по ним вкладыши подшипников, а те не входят или, наоборот, болтаются. Доработались до того, что мастер приказал ставить под вкладыши жестяные подкладки.

— Старые портянки в новые сапоги надеваем, — над собой же смеялись сборщики.

И с пушкой Брозиуса — тоже вроде бы неказистой, но все же более сложной машиной — изрядно намаялись.

Поначалу эту пушку для забивки лётки доменной печи доверили собирать старым, опытным слесарям — молодых и близко не подпускали. Чтобы посмотреть, как бородачи колдуют над цилиндрами пневматической пушки, ребята забирались на крышу будки мастеров или на кран, но учиться нечему было — даже единицы годных деталей и те по вине самих сборщиков часто превращались в брак…

Взыграло тут юношеское самолюбие: «Неужто не сможем?!»

Секретарь комсомольской организации механического цеха слесарь Анатолий Федоров возглавил ударную бригаду сборщиков. В заготовительных цехах появились посты «легкой кавалерии» для контроля за продвижением деталей. Их отливали и обрабатывали комсомольцы. Передовикам вручали красные знамена, бракоделам — рогожные. Огромные плакаты вывешивались на участках, виновных в задержках и браке:

«Я, девятый по счету цилиндр, выброшен на свалку из-за песочных раковин. Когда этому будет конец? Если и новые отливки пойдут в брак, то нам, цилиндрам, — вечная ржа, вам, бракоделам, — вечное бесславие».

Наконец несколько цилиндров получились годными.

Федоровцы с головой ушли в работу, забыли, когда день, когда ночь. После смены на сборку приходили молодые плотники и клепальщики, кузнецы и сварщики, просили Федорова: «Дай, Толя, пособить…» И в такие минуты малорослый, едва видный среди других парней Толя самому себе казался на голову выше.

Почему-то именно пушка оказалась в центре общего внимания, хотя тут же неподалеку собирали второй коксовый грохот, а краны проносили над головой огромные металлические заготовки для скиповой лебедки — самой сложной из трех начатых сборкой машин. Командовал сборщиками лебедки недавний сорвиголова Игорь Мальгин, не на шутку напугавший однажды жителей поселка.

…Достраивался первый трехэтажный дом. Жильцы землянок и бараков с нетерпением следили, как штукатурили фасад, вставляли окна и двери, настилали крышу. Заселения ждали, как великого праздника: за этим домом пойдут другие, такие же добротные, и переселят в те дома рабочий люд, прежде всего, конечно, из землянок.

И в этот праздник ожидания, предчувствия лучшей жизни ворвался негаданно-непрошенно Игорек Мальгин.

На рассвете выходного дня жителей соседних бараков разбудил будто с неба падающий гул и треск. Выскочившие на улицу обнаружили, что шум несется с крыши незаселенного дома.

Слесарь Коля Плесконос, ловко вскарабкавшись на сосну, увидел на крыше что-то вроде самолетных крыльев с пропеллером.

— Там штука дьявольская — сорваться может!.. — закричал он, предупреждая стоящих внизу. — На крышу, мужики, не то беда!

Самоделка с фанерными крыльями и корпусом тряслась всем телом, стучала по кровле маленькими, должно быть, снятыми с тачек колесами. Изношенный мотоциклетный мотор визжал, стрелял, захлебывался кашлем. За деревянными бортиками ящика-кабины виден был мальчишка в черном матерчатом шлеме. И по этому шлему — больше, чем по лицу, грязному и, казалось, испуганному собственной дерзостью, — Николай узнал Игоря Мальгина.

Мальчишка увеличивал подачу топлива — это подтверждал усилившийся грохот. Вдруг левая рука Игоря вскинулась, застыла с растопыренными пальцами. Плесконос догадался: Игорь командует мальчишкам, чьи головы видны на гребне крыши. В их руках, как вожжи у возниц, были зажаты веревки и брезентовые пояса. Концы узлами завязаны на скобах корпуса, чтобы до сигнала удержать на скате крыши подпрыгивающего, нетерпеливого деревянного коня, который, как они надеялись, взовьется и полетит.

— Хлопчики! — во всю силу легких закричал Плесконос, уже теряя надежду, что люди успеют подняться на крышу до того, как случится непоправимое. — Крепче держите веревки! Крепче! Не отпускайте! Иначе рухнет, погибнет Игорек…

Его услышали. Один мальчуган перестал разматывать веревку. Другой начал отползать назад, на противоположный скат, натягивая брезентовый ремень, как струну.

— Мальгин! — срывая голос, орал Николай. — Выключай мотор! Сорвешься!

Но Игорь, оглушенный грохотом двигателя, ничего не слышал. Его рука с растопыренными пальцами резко опустилась вниз, схватилась за руль.

Весь напрягшись, мальчишка ждал, когда освобожденная от пут машина пробежит на колесах два-три метра ската. В эти мгновения он должен дать двигателю максимальные обороты, чтобы полететь…

Несколько секунд протянулись как вечность — машина продолжала трястись на одном месте.

Игорь обернулся, чтобы повторить приказ своим помощникам, и увидел на гребне крыши мужчин, перехвативших у ребят веревки и ремни.

…После неудавшегося полета Игорь стал быстро взрослеть. Окончив семилетку, попросился на завод учеником слесаря. Трех лет ему хватило, чтобы достичь шестого разряда, с отличием защитить диплом на вечернем отделении индустриального техникума и стать бригадиром слесарей на сборке скиповой лебедки. Но когда бригадирство уже совсем было на лад пошло, Игорь неожиданно решил уступить свое место немцу, присланному фирмой из Германии.

Это возмутило бригаду и больше всех старейшего слесаря Назарыча.

— Нам горбатить — германцу на нашей шее сидеть?!

Не сумев убедить Игоря, Назарыч позвал мастера соседнего пролета Власа Никитича Мальгина. Тот выслушал старого приятеля, насупился, но рта не раскрывал.

— Чего усатую губу сосешь? Поди, не спрашивал у тебя совета племянник твой? Втемяшь ему, что не на ту дорожку сворачивает.

Но Влас Никитич продолжал молчать.

В шестнадцатом году на русско-германском фронте отравили газами отца Игоря, и мать вскоре умерла.