Яков Резник - Сотворение брони

Сейчас положение если не полностью, то в корне изменилось И в боях, и в дни передышек, на тактических учениях пехотинцы и танкисты договорились и поняли друг друга. Сейчас в танковых операциях пехота часто идет вплотную за машинами.

В некоторых современных изданиях встречаются порой замечания, что будто бы те танкисты, которые сражались в Испании, не критически переносили боевой опыт в СССР. В частности, они якобы отрицали самостоятельную роль танковых войск и уверяли, что танки могут лишь сопровождать пехоту. Особенно часто упоминается в этой связи имя Д. Г. Павлова.

Мне хочется защитить здесь его имя. Нападки эти напрасны, а их авторы ставят вопрос с ног на голову. В действительности дело обстояло как раз наоборот. Павлов справедливо доказывал, что те легкие танки, которые были у нас, вроде Т-26, не способны решать крупные задачи; между тем роль танковых войск растет с каждым месяцем, значит, нам необходимо улучшать имеющуюся технику, создавать новые танки, более мощные и более подвижные. Фактически этот тезис и был претворен в жизнь, ибо за него ратовала сама же жизнь. Танки Т-34 и другие, прославившие себя в годы Великой Отечественной войны, являлись не чем иным, как мечтой Д. Г. Павлова, воплощенной в металл.

Накануне первомайских торжеств тридцать шестого года правительство наградило орденами группу ленинградских танкостроителей, среди них и Кошкина, за создание проекта и экспериментального образца «сто одиннадцатого» — первого в мире танка с противоснарядной броней.

Радость омрачала беда, обрушившаяся незадолго перед этим на коллектив опытного завода, — начальника КБ Гинзбурга сняли с работы. На его место назначили Кошкина.

Михаил Ильич доказывал, что у него ничтожный стаж и опыт конструирования, что не может он руководить инженерами, знающими больше его, но с ним не посчитались.

Только теперь, оставшись без Гинзбурга, Кошкин сумел сполна оценить организаторскую и конструкторскую одаренность бывшего руководителя. Нетрудно приказом низвергнуть человека, но невозможно заменить талант. И если бы не давний сподвижник Семена Александровича — заместитель начальника КБ Галактионов, — коллектив на какое-то время был бы парализован.

Осенью Серго прислал Кошкину телеграмму-«молнию». Срочный вызов восприняли на заводе по-разному. В цехах решили: нарком желает ближе узнать нового начальника КБ. В заводоуправлении забеспокоились: не связана ли молния с задержкой монтажа Т-111. Лишь одна машина была смонтирована и испытана на полигоне. Поступили в сборку детали и узлы еще для двух, но монтаж застопорился — прокатный стан, на котором ижорцы прокатывали шестидесятимиллиметровую танковую броню, вышел из строя. Ремонт и наладка его затянулись.

— Нарком, может, не знает, что ижорцы…

— Не из-за брони вызов.

— Думаете, просчет в конструкции?

На следующее утро Кошкин поднимался в приемную народного комиссара тяжелой промышленности. Он запомнил ее по тридцать четвертому году многолюдной, шумной, а очутился в строгой тишине, увидел единственного посетителя — военного, сидящего к нему спиной за журнальным столиком. В глубине приемной тихо говорил но телефону помощник наркома.

Военный обернулся, и Кошкин узнал адъютанта начальника управления бронетанковых войск. Подошел к нему. Во время приездов в Ленинград адъютант бывал неизменно улыбчив и весел, как, впрочем, большинство преуспевающих по службе молодых военных. А тут — не свойственная ему серьезность.

— Прилетели?..

— Нет, поездом. Случилось что?

— Неприятность. Ночью узнали…

Адъютант не сказал больше ничего.

В приемную возвратился помощник, передал приказание начальника управления доставить папку переписки по танкам.

— Есть! — щелкнул каблуками адъютант и вышел.

Помощник обернулся к Кошкину:

— Здравствуйте, Михаил Ильич. Простите, у товарища Серго непредвиденные обстоятельства. Позвоните завтра утром из гостиницы — номер вам с вечера забронирован.

Но только Кошкин направился к выходу, помощник остановил его:

— Подождите, пожалуй. Может, буря утихнет.

«Ночью узнали… Переписка по танкам… Буря…» — сопоставлял Кошкин. И от этих загадочных слов, и от тишины, густой и тревожной, у Михаила Ильича возникло и нарастало ощущение, что беда произошла с танками. «С нашими?..»

В конце лета тридцать шестого года на Ленинградский завод поступила шифровка: срочно подготовить к отправке пятьдесят танков Т-26. Такие приказы были делом обычным — десятки партий боевых машин ежегодно уходили с завода в военные округа. Но странным выглядело требование соорудить для каждого танка контейнер, схожий с дачным домиком. «Зачем декорации? К какому спектаклю?» — спрашивали рабочие, а принимавший машины Фрол Жезлов делал вид, что ничего не знает: приказ — и все тут, лучше, мол, не расспрашивать и не распространяться о контейнерах-домиках.

Только через два с лишним месяца, когда газеты стали писать о танках республиканской армии, о первых удачных танковых рейдах в тылы мятежников и интервентов, ленинградцы догадались: «Наши «двадцатьшестерки»!..»

И вдруг газеты перестали упоминать о танках республиканцев. «Что произошло?» — думал Кошкин, перечитывая сообщения из Испании.

«Мятежники, — писали «Известия», — сконцентрировали на мадридском участке все свои марокканские части и иностранный легион численностью 15—16 тысяч человек. С утра 9 ноября мятежники усилили бомбардировки Мадрида. Вокруг Мадрида возводятся новые баррикады».

И опять ни слова о танках, так же как и в телеграмме, отправленной 11 октября корреспондентом «Правды» из мадридского пекла:

«В ночной и сегодняшней утренней атаках республиканцами взято много пленных. Утром республиканская авиация совершила блестящий налет на фашистский аэродром Авила и уничтожила двенадцать самолетов… Вчерашний контрудар, направленный против фашистов в парке Каса дель Кампо, заставил их отступить и остановиться в этом направлении. Мы увидели, что марокканцы умеют удирать не хуже других, когда на них нажимают пулеметами и ружейным огнем, авиацией и внезапной штыковой атакой».

Республиканская авиация… Конечно, наши самолеты! А танки?!

Кошкин все более склонялся к мысли, что беда произошла с машинами его завода.

Из кабинета Орджоникидзе вышли заместитель наркома по оборонной промышленности и начальник управления бронетанковых войск.

— Михаил Ильич, пожалуйста, к наркому! — позвал помощник.