Яков Резник - Сотворение брони

Когда проходила штабная игра, Тухачевский не бывал у Серго, но как только она закончилась, поспешил к нему со своими тревогами.

Оказалось, генштаб отклонил расчеты Тухачевского, считая, что Германия сможет выставить против Советского Союза всего около ста отмобилизованных дивизий, в том числе к северу от Полесья — на территории, избранной плацдармом штабной игры, — пятьдесят немецких дивизий и тридцать дивизий союзников. Этой армии ставилась задача овладеть Смоленском, как трамплином для наступления на Москву. Тухачевский настаивал: Германия способна будет сконцентрировать к северу от Полесья не менее восьмидесяти немецких дивизий, не считая союзников. Генштабисты, однако, отвергли его доводы, построили игру не на превосходстве наступающей фашистской армии, а на равном соотношении сил…

Серго хмуро слушал внешне спокойный рассказ Тухачевского.

— Легко, значит, досталась победа.

— Легко.

Рука Серго скользнула по столу, сжалась в кулак.

— Опасная самоуверенность! Раз наше — значит, лучше, раз наше — значит, больше и сильнее. Откуда берется это высокомерие?

Неожиданно для Тухачевского спросил:

— Слышал, что произошло с танком «сто одиннадцать»?

— Хотел бы знать подробности.

Серго повторил основные положения докладной записки Кошкина, сказал о мнениях танкостроителей и военных специалистов. Не скрыл своих колебаний между позициями сторонников Кошкина, которые считали, что танк бесперспективен, и теми, кто защищал «сто одиннадцатый».

— А вы, Михаил Николаевич?

— Машину бы посмотреть да поговорить с Кошкиным. Мне кажется, его сторонники ближе к истине, чем опровергатели. А конструктор проявил отвагу, рискнув отказаться от одобренной и почти готовой машины.

— Вот где сидит его отважность! — звучно хлопнул себя по затылку Серго. — В Испанию бы этот танк, не горели бы там наши люди. ЦК собирался обсудить, можно ли, нужно ли послать туда экспериментальные машины. А этот Кошкин!..

Тухачевский понимал: раздраженность Серго вызвана не только и не столько докладной запиской Кошкина. Происходили события куда тревожней. Сложности последних месяцев, вспышки подозрительности к работникам Наркомтяжпрома, которым Серго верил, были главной причиной его взвинченности. А тут еще провал «сто одиннадцатого»…

— Допустим, танк в армию не пойдет, — сказал Тухачевский. — Разве это зачеркивает работу конструкторов? «Сто одиннадцатый» сыграл свою роль, доказал, что противоснарядиая броня может стоять и будет стоять на будущих танках. Спасибо за это ленинградцам, а тем более Кошкину. И еще спасибо ему за то, что открыл нам глаза на слабость танка.

Тухачевский подошел к стене, нашел на карте Ростов-на-Дону.

— Помните приезд на Южный фронт представителя центра и вашу схватку с ним по поводу резервов? Вы добились приказа о переброске нам еще двух дивизий, а потом сами от них отказались.

— Не уловлю связи, — приблизился к карте Серго. — Мы решили ускорить наступление, выступить на неделю раньше, не ожидая резервов, выиграть на внезапности, которую Деникин не ждал. Это была тактика боя.

— А здесь мы имеем, пожалуй, дело с конструкторской стратегией. Но речь не об этом. Там и здесь я вижу мужество признать свои ошибки и вовремя их исправить. На подобный риск с танком и с собственной судьбой может пойти человек цельный, самозабвенный. Вы тогда предложили отвергнуть разработанный военным советом и утвержденный высшими инстанциями план наступления крупными силами. Выиграло дело? Безусловно. Решение Кошкина чем-то напоминает ваше, Григорий Константинович.

Серго встретил машину во дворе. Кошкин взглянул на наркома и повеселел. За те два месяца, что минули после разговора о беде в Испании, лицо Серго вроде бы посвежело, движения снова стали порывисто-легки. Он шутил, радовался солнечному дню и приезду Кошкина.

— Здравствуй, Михаил Ильич, здравствуй! Волчок, наверное, не дал тебе позавтракать, значит, в чьем-то желудке свадьба, а в твоем нет и помолвки… Идем, моим хозяюшкам уже не терпится показать свое искусство! — И шумно, так, что на втором этаже слышно стало, ввел гостя в дом.

Впустив его впереди себя в столовую, торжественно объявил:

— Михаил Ильич Кошкин. Прошу любить и жаловать!

И, знакомя конструктора с семьей, по доброму грузинскому обычаю, представил сначала старшей — старушке-кабардинке, ставшей равноправным членом семьи Орджоникидзе:

— Лаврентьевна. Сердечнейший человек. Кого полюбит — закормит. А любит она каждого, кто переступит наш порог.

С той же ласковой шутливостью познакомил с Зинаидой Гавриловной и Этери.

— Украшение дома — ребенок, украшение стола — гость. — И усадил Михаила Ильича между собой и черноглазой дочерью.

Во время завтрака Серго похваливал Лаврентьевну за сочувствие к нему — жертве строжайшей диеты, навязанной медиками и Зинаидой Гавриловной.

— Никто, кроме Лаврентьевны, меня не жалеет. Прошу сациви — куриного студня, а Зина твердит: тебе вредно, и лобио — фасоль с орехами — вредно. А Лаврентьевна тайком подкладывает мне. Пусть здравствует еще сто лет моя Лаврентьевна!

После завтрака Серго пригласил Михаила Ильича сыграть в бильярд.

— Не терпится под столом посидеть? — засмеялась Зинаида Гавриловна. — Придумал: проигравший — под стол, а так как почти всем проигрывает, то непрерывно, там и сидит… Уж вы пощадите его, Михаил Ильич!

— Никудышный партнер — это верно, — рассмеялся и Серго, — но все-таки попытаюсь одолеть — у меня сегодня боевое настроение.

— А я и не помню, когда кий в руки брал, — признался Кошкин, когда они вошли в бильярдную.

— Человек танки строит, а прикидывается неумельцем.

И, засучив рукава, Серго потуже завязал синий шнур с кистями, перепоясавший чесучовую навыпуск рубаху.

— Ставь шары и разбивай! Может, подставишь на счастье мне.

Кошкин ударил — три шара оказались напротив луз.

— Начинаю атаку. Держись!

Два шара один за другим угодили в лузы. Видимо, такого давно не бывало у Серго — он возликовал:

— Ого! Фортуна! Ты хороший человек, Михаил Кошкин.

Но тут же подозрительно глянул на гостя:

— Ты не подыгрываешь? Не люблю!

— Сам не люблю.

— Выходит, я слабостью гостя пользуюсь? Нет уж, пользуйся моей. — И легонько стукнул своим шаром по чужому, чтобы Кошкину ничего не стоило добить его. Но чужой нырнул в лузу — не рассчитал Серго удара.

Первую партию выиграл Серго, вторую — Кошкин.

— Это хорошо, что ничья. Можно на равных побеседовать, — сказал Серго.

В гостевой комнате, куда они зашли, обстановка и тишина располагали к беседе. Но волнение, которое Серго сумел снять во время завтрака и в бильярдной, опять охватило Кошкина, как только он сел в кресло у круглого столика. Серго это заметил.