Яков Резник - Сотворение брони

При этих словах наступила странная, гнетущая тишина.

— Ты не слышал?.. — отозвался наконец начальник цеха и осекся, не в силах продолжать.

— Что случилось?

Грузный голос начальника, всегда гремевший по цеху, осел до шепота:

— Умер… Радио передавало…

Будто горячим металлом залило Алексею грудь, мозг, глаза. Не может быть, вчера же звонил… Что будет? Что делать?.. Все кругом казалось враз омертвевшим, и лишь Серго на портрете по-прежнему глядел живыми, веселыми глазами.

— Иду на твою печь, — сказал Алексей сталевару.

— Тебе же всю ночь потом у своей стоять, а моя газит — не выдержишь.

Алексей махнул рукой, пошел к печи, к подручным товарища. Он им ничего не сказал, и они ничего не спрашивали, когда он с лопатой встал рядом и с ожесточением стал бросать раскислители в кипящую ванну.

Молча провел он несколько часов на чужой печи, потом всю ночь на своей. Первым орудовал лопатой у завалочных окон, первым бросался к выпускному отверстию. Если б можно, Алексей заменил бы, наверно, не только мастера, но и подручных — он изматывал себя и этим унимал свою боль.

Минула ночь — длинная, как жизнь, короткая, как вздох. Он стоял у печи, будто в карауле возле Серго.

В начале шестого его позвали к телефону. Бежал по цеху, не обращая внимания на паровозные гудки, на тревожный колокол крановщика, несущего навстречу ковш жидкого чугуна. Алексею казалось: если он не добежит сию же минуту, случится еще что-то непоправимое.

Рабочие крайней печи увидели возвращающегося Алексея.

Те же впалые щеки, тот же измученный вид, а человек — другой. Удивленные глаза, полуоткрытый рот, руки, не находящие себе места, — все кричало о радости. Алексею стыдно было, что радость выпала ему в этот горький день, но поделать с собой ничего не мог.

— Кто родился? — спросил пожилой сталевар.

— Серго… — неожиданно выпалил Алексей. — Серго родился!

И в конце февраля продолжали свирепствовать метели, Под снежными заносами скрылись железнодорожные пути. Кошкину казалось, метели отнимают тепло и у людей: в дирекции, в КБ к нему относились холодно, недоверчиво.

А тут еще весть о смерти Серго.

Боль оглушила. Как живой, встал перед глазами нарком, там, у снежного танка. А потом навалилась неотступная навязчивая мысль: без Серго он, Кошкин, ничего сделать не сможет. До этого вынуждены были считаться — Серго назначил. А теперь?

Кошкин понимал настроение в КБ: приехал неизвестный человек в коллектив, который вырастил не один десяток видных конструкторов, инженеров, — отчего же не поставили главным конструктором одного из них? Сможет ли понять новичок их прошлое и настоящее, почувствовать их боли и радости?

Кошкин знал: на заводе годами привыкли идти от одной серии БТ к другой, совершенствуя машину, но не меняя основ конструкции и технологии производства. Это было спокойно для КБ, удобно для завода, да и танкисты не могли нахвалиться «бетушкой» — юркой, быстрой, надежной. Как-то в беседе с конструкторами Кошкин усомнился в перспективности колесно-гусеничного хода и надежности противопульной брони — на него посмотрели с неприязнью. Он рассказал о танковых боях в Испании, о «двадцатьшестерках», тонкую броню которых пробивали снаряды фашистских противотанковых пушек. Конструкторы вежливо выслушали и так же вежливо, но настойчиво стали доказывать, что с «бетушками» это не могло бы случиться, так как они в два с лишним раза быстроходнее, чем гусеничный Т-26, и не успели бы фашисты прицелиться, как БТ протаранили бы их пушки. Пойти в открытую против коллектива, доказывать опасность самоуверенности конструкторов Кошкин не мог, пока не найдет единомышленников.

Он искал, верил, что встретит таких на заводе.

Захаров, с которым Кошкин подолгу разговаривал вечерами, настоятельно советовал поближе сойтись с Морозовым. Кошкин и сам не раз присматривался в КБ к конструктору. Худощавый, молчаливый, не очень-то приветливый на вид, тот обычно сидел, не отрываясь от чертежной доски, и Михаил Ильич не представлял, как можно вызвать этого человека на откровенность. «Эх, был бы ты, Кошкин, пообщительней, поконтактней…» — упрекал он себя.

Часами Михаил Ильич изучал в архиве проекты молодых работников КБ. Оживали листы ватмана, и главный конструктор искренне восхищался Морозовым.

…В тридцать четвертом году в коробке передач танка БТ-5 обнаружился конструктивный недостаток — разрушались зубья конической шестерни. Завод объявил конкурс на конструкцию новой коробки. Проекты представили опытные инженеры. А он — техник Саня Морозов сделал лучше всех: его трехскоростная коробка оказалась самой простой и надежной в эксплуатации. В коробке передач Морозова были и талантливые находки, и детали предыдущей конструкции — это облегчало производство. «Если не такие, как он, то кто же тогда будет бороться за новое? Его бы в группу перспективы!..» — мечтал Кошкин, рассматривая в архиве чертежи. Он еще не знал, что Морозов тоже заинтересовался им.

Началось это в те дни, когда сюда, с опозданием месяца на два, докатились вести о провале «сто одиннадцатого». Должно быть, кому-то выгодно было изобразить главного конструктора неудачником, невеждой в проектировании и создании опытных образцов. Поползли слухи, что Кошкин скрывал неудачи, пока комиссия наркомата не установила негодность «сто одиннадцатого». Морозов не верил этим шепоткам. «Профана, полузнайку не послал бы к нам Серго», — думал он.

Василий Фомич Захаров, член парткома завода, рассказал Морозову, что начальник производства Степарь восстал против намерения Кошкина создать конструкторскую группу перспективного проектирования, провалил это предложение у директора и попытался то же самое сделать на парткоме.

— Мы, правда, приструнили Степаря, но он продолжает сопротивляться. Тебе бы, Саня, в группу перспективы! Кошкин подбирает конструкторов.

Морозов уставился на соседа:

— Группа перспективы? В первый раз слышу. Почему же ваш квартирант словом меня не удостоил?

— Молчун ты, Сань, как ему с тобой разговаривать? Пойдем со мной, у Кошкина к тебе дело.

Они просидели до утра. Михаил Ильич говорил о машине, в которой соединились бы все лучшие качества легких, средних и тяжелых танков. Мало того, она должна иметь и принципиально новое: противоснарядную броню, мощную пушку, дизель-мотор.

— Это же сверхзадача, Михаил Ильич! — шепотом, чтобы не разбудить хозяев за стенкой, воскликнул Морозов. — Вы думаете, ее можно решить?

— Обязаны. Хотя бы потому обязаны, Александр Александрович, что не решить ее сейчас, когда вот-вот грянет гроза, советские конструкторы не имеют права.