Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

Население аплодирует швейцарским гвардейцам, которые без разбора избивают всех протестующих.

Негус, не покидавший трибуны, невозмутимо продолжает:

– Соглашение Лаваля – Муссолини препятствует Лиге Наций применять санкции, мешает ей выступить против тех льгот, которые получил Муссолини для перевозки войск и оружия по Суэцкому каналу! С другой стороны, Лига Наций не хочет даже снять эмбарго на поставки оружия для моей страны.

В кулуарах постоянный представитель Италии в Женеве Бова Скопа говорит журналистам:

– Дуче одобряет действия итальянских журналистов. Он предлагает секретариату Лиги Наций освободить их.

Между тем негус заканчивает:

– Народ Эфиопии никогда не покорится. Сегодня он задает вопрос пятидесяти двум государствам: какие меры предполагают они предпринять, чтобы дать ему возможность продолжать борьбу?

Склонившись к своим пюпитрам, делегаты не реагируют больше. Заседание закрывается.

На следующее утро, сменив на трибуне Ассамблеи Энтони Идена, который напомнил, что «английское правительство настаивает на непризнании захватов, совершенных в Эфиопии, и, предвидя отмену санкций с 15 июля текущего года, требует сохранения английских военно-морских сил в Средиземном море», Леон Блюм, являя собой воплощение кротости и изворотливости, произносит патетическую речь.

– Господа, положим конец страданиям людей во всем мире… По всей вероятности, война неизбежна. Вооружение Германии является причиной войны… Одна только Германия своими действиями препятствует осуществлению разоружения… Тот, кто хочет сохранить в настоящее время мир, должен пойти на риск войны.

Все эти высказывания Леона Блюма были встречены овацией.

На другой день заседание Ассамблеи проходит скучно. Делегаты дремлют. Вдруг раздается револьверный выстрел!

В одной из боковых лож падает человек. Его поднимают, затем укладывают на диван в кабинете Авеноля. Он в бессознательном состоянии. Тонкая струйка крови медленно стекает по его бледной щеке с правого виска. Конвульсивным движением он прижимает к груди портфель из черного сафьяна. Из его удостоверения личности видно, что это венгерский еврей, фотограф, по имени Стефан Люкс.

Сквозь хрип слышно, как он шепчет по-немецки:

– Мой портфель… Авеноль… мои письма… не забудьте о них… Евреи… письмо… меньшинство…

В последний раз дергается его челюсть. Все кончено.

Прибегает Авеноль. Разъяренный, он хватает портфель и открывает его. В нем лежат два письма: одно адресовано ему, а другое – корреспонденту газеты «Пти паризьен» Дюбоше.

Последнему Стефан Люкс написал: «Я отдаю свою жизнь в надежде, что моя смерть напомнит руководителям Лиги Наций об их долге в отношении евреев, национальных меньшинств и малых наций. Я верил в Лигу Наций. Но я глубоко ошибся!»

– Господа, – говорит Авеноль, который возвращается в сопровождении медсестер и санитаров, – я хочу, чтобы это событие не получило никакой огласки, ибо это могло бы нанести ущерб Лиге Наций.

Но журналисты думают об этом иначе. Они привлекают внимание всего мира к этому самоубийству.

– Это трагическое событие, – говорит латиноамериканец Зимета, – грозит открыть в Лиге Наций эру покушений!

Люксембургский делегат Жозеф Беш замечает:

– Это самоубийство находит здесь больший отклик, чем если бы речь шла о покушении на какое-нибудь высокопоставленное лицо! Именно эта душевная драма как раз и наполняет тревогой большинство из нас!

В половине третьего человек пятнадцать министров и делегатов украдкой выходят из служебных помещений Ассамблеи и спешат к выходу.

Это – члены редакционного комитета по Эфиопии, обязанные подготовить резолюцию, которая завтра утром должна быть поставлена на голосование Ассамблеи. Они тщетно пытаются ускользнуть от журналистов.

И только чешский делегат направляется прямо к журналистам и говорит:

– Господа представители печати, вы можете оплевать всех нас с ног до головы! Мы этого заслуживаем! Мы мерзавцы!

– Да нет же… нет… – перебивают его тотчас же австрийский, венгерский и албанский делегаты. – Текст, который мы только что подготовили, не так уж плох. В нем не осуждается Италия и, несмотря ни на что, содержится признание свершившегося факта.

Два часа спустя заседание возобновляется.

У входной двери давка и пререкания между швейцарским полицейским, проверяющим пропуска, и грязно сквернословящим рыжим верзилой, который орет, размахивая руками:

– Давно уже пора, чтобы немецкие пулеметы навели порядок в Лиге Наций!

Это председатель Данцигского сената нацист Грейзер, специальный посланец Гитлера, который явился объяснить Ассамблее, что притязания его хозяина на свободный город Данциг совершенно законны.

На трибуне Грейзер совсем распоясывается.

В конце своей речи он громовым голосом, переходящим в крик, трижды повторяет немецкое слово из пяти букв: «Dreck, dreck, dreck». [51]

– Да он ведет себя как генерал Камброн! [52] – с насмешкой говорит польский делегат Сокаль.

– О нет! – возражает Леон Блюм, – Камброн говорил подобные вещи под градом пуль, что гораздо лучше!

– Господа, – говорит Грейзер в заключение, – недалек тот день, когда мне уже не будет больше необходимости участвовать в этих заседаниях! А ведь именно таково желание всего немецкого народа!

После этого Грейзер отдает воинское приветствие Идену, затем – генеральному секретарю и вдруг, повернувшись к аудитории, он мастерски и долго показывает нос присутствующим!

Ошеломленные делегаты болезненно реагируют на эту возмутительную шутовскую выходку, которая дополняет драматические события последних трех дней.

– Международные отношения, которые до сих пор развивались в столь приятных формах между культурными нациями, становятся невыносимыми, – замечает у выхода Политис. – Не следует ли в один прекрасный день ликвидировать их, чтобы не подвергать себя подобным выходкам? Но не придется ли нам в результате этого начать на европейской арене борьбу другого рода оружием?

Несколько часов спустя в полумраке перрона вокзала Корнавэн группа делегатов окружает негуса. Последний подчиняется предписанию президента Мотта покинуть Женеву в течение четырех часов после заседания.

– Чья же теперь очередь? – тоскливо шепчутся между собой представители балканских стран и стран Центральной Европы. – Конечно, Данцига! Возможно – Австрии, несомненно – Албании и наконец – Чехословакии!

Некоторые довольно резко осуждают Блюма.

– Несмотря на свой исключительный дар анализировать события, изворотливость, культуру и ум, он никогда не станет деятелем, который смог бы объединить усилия против диктаторских режимов, – невесело констатируют они. – Точно так же как и его министр иностранных дел Ивон Дельбос. Этот превосходный депутат-радикал из Дордони – человек мягкий, лояльный, добрый и честный, но он всегда останется робким, он постоянно будет всего бояться и никогда ни на что не осмелится!