Михаил Кольцов - Испанский дневник

Орудия мятежников смолкли. Идет беспорядочная стрельба, рвутся ручные гранаты. Блиндажи опустели.

Республиканцы входят в них и находят все оставленным в панике – пулеметы, патронные сумки с патронами, даже фуражки, вчерашние сарагосские газеты, бумажные веера с портретами Франко, трупы и несколько раненых. У одного снарядом оторвана рука. Тряпкой он прикрывает рану от мух и просит пить. В ходах сообщения кучей валяются порванные документы и пурпуровые береты фашистского союза «Рекете».

У батарей хлопочут двое молодых людей с белыми от пыли волосами. Это французы, капитан Карре-Гастон и лейтенант Самоэль, которые вместе с шестеркой французских и бельгийских комсомольцев так героически штурмовали Кинто со старой пушкой. Они в восторге от трофеев. Орудия брошены фашистами в полной сохранности и с запасом снарядов.

Деревня занята, но еще не очищена. Несколько сот фашистов заперлись с пулеметами в церкви. Остальные прячутся по отдельным домам. В переулках идет перестрелка. Начальник санитарной части прибыл с первым фургоном. Он въезжает на церковную площадь, выходит, чтобы подобрать раненых, и пуля с колокольни убивает его в висок. Труп кладут в фургон.

В атаке убито 8 республиканских командиров и комиссаров, около 60 солдат. С некоторыми из них я разговаривал, начиная ночью писать эти строки; теперь их нет в живых. Фашисты потеряли 500 человек.

Но жизнь торжествует над смертью. По улицам идет толпа беженцев. Фашисты эвакуировали только боеспособное население. Стариков, женщин и детей они оставили под огнем. Теперь их отправляют в республиканский тыл – на случай контратаки и воздушной бомбардировки. Бойцы, усталые, запыленные, любезничают с девушками.

По главной улице гонят огромное стадо скота. Оно тоже попало в плен.

А потом, сквозь стрельбу, сквозь стоны раненых, вдруг слышится невероятный, радостный шум, гам и смех. Что случилось? Нашли колодец, настоящий колодец с водой, и сразу возле него выросла длинная, говорливая очередь солдат. Кто-то уже распорядился: брать фляжками, но не ведрами, а то всем не хватит, и сначала дать попробовать воду овце – не отравлена ли вода.

Овца пьет – и ничего, вода хорошая, не отравленная. Не успели отравить.

Спускается ночь. Здесь можно спать.

Сегодня особенно жаркий и душный день. Но лечь днем негде: ближайшая тень – от одного оливкового дерева, да позади, за много километров, запыленная рощица, в которой укрылся резерв танков. Лечь нельзя – так вернее всего можно получить тепловой удар. Лечь некогда, потому что с утра опять идет бой и все кругом притянуто к нему, все участвует, все влияет на него и от него зависит.

За эти дни армия хоть и медленно, но непрерывно наступала. После Кинто взяты деревни Медиана, Кодо, Пуэбла де Альбартон, Эрмита, Кастильо де Банастро. Все это не просто деревни, а настоящие маленькие крепости с круговой обороной, с отличными, германской системы, железобетонными и цементными укреплениями, с блиндажами и убежищами, с артиллерией, минометами и пулеметами. Все это вместе взятое – сильно укрепленный пояс, охраняющий фашистов на арагонском фронте. Пассивность каталонских республиканских частей в течение почти целого года дала возможность фашистам так сильно укрепиться здесь.

Медиана и Кодо совершенно пусты. Здесь республиканцам не досталось ни одного пленного. Уцелевшие фашистские части присоединились к гарнизону Бельчите. Туда же увели всех насильно мобилизованных молодых крестьян. Старики, женщины, дети разбежались.

Кодо стоит пустое, как зачарованное. На улицах и во дворах ни души. Лишь двух– и трехэтажные дома из седого камня громоздятся по уступам холма. В нижних этажах сложены мешки с зерном, стоят огромные чаны оливкового масла, у богачей остались висеть под потолком копченые окорока. Посуда на полках, платья в шкафу, еще не увядшие цветы в бокале, сарагосские газеты от двадцать восьмого августа, – бегство отсюда было внезапным и трагическим. Бродят усталые куры; комиссар приказал их не трогать, но сейчас их некому поить. Двери церкви раскрыты настежь, в алтаре горят лампады, лежат облачения, раскрытый требник. В приделе в тростниковой корзине рассортированы свечи. На блюде остались медные деньги. И тут же конверты с религиозным рисунком – Христос благословляет стадо овец. Если конверт заклеить, напечатанная на языке конверта голова генерала Франко закрывает Христову голову и удобно размещается на Христовой шее…

В военной комендатуре ящики с патронами, генеральские портреты, на столе списки крестьян с пометками: «Бывший анархист», «Бывший социалист», «Жена в Мурсии». На площади – плакат фашистской «фаланги», наскоро разорванный пробегавшим солдатом.

Оставаться здесь нельзя – тошнит: ветер разносит ужасающий смрад трупов, мертвечиной завалены все склоны горы и «рай деревня». Вот огромный мавр разбросал руки и ноги. Кругом него валяются расстрелянные гильзы патронов, куртка распахнута, и на черной, вспухшей груди большое кровавое пятно. А вот другие – четыре худощавых тела лежат ничком, их затылки разворочены. Этих пристрелил свой же офицер…

С соседней гряды холмов через ложбину Н-ская бригада атакует передовые форты Бельчите. Один из фортов пал сегодня на рассвете – сдался сам. Сержант убил офицера и с сорока солдатами перешел на сторону республики. Сейчас он сидит в окопчике, между командиром бригады и начальником артиллерии, курит и указывает цели. Вся тяжесть атаки легла на этот, левый фланг. С другой стороны, из-за вокзала, две местные, из арагонских старожилов, бригады действуют очень вяло, все больше торгуются с танками, как и кто раньше пойдет. Когда танки открыли энергичную стрельбу по вокзалу, они столпились у машин и в восторге стали аплодировать. Но пойти не пошли, а дождались того, что артиллерия из Бельчите угодила по толпе и убила несколько человек.

Слева атакуют мадридцы – очень храбро, хотя еще не очень умело. Бегут вперед во весь рост, только слегка наклонив голову, а над теми, кто ползет под огнем, посмеиваются, как над трусами. Зато если огнем сбивает несколько человек, вся группа останавливается, и атака кончена, надо начинать сначала и после паузы. В конце концов доходят именно те, кто продвигался осторожно, ползком.

Вот и сейчас: четыре танка кончили стрелять; сейчас же батальон, подползший во время стрельбы к траншеям, встал, ринулся в атаку, и вот навстречу ему уже выбегают без оружия, подняв руки вверх, с криком «салюд!» оробевшие фашисты. Их ведут под конвоем в тыл, а танки катятся дальше вниз, по ложбине, к кладбищу.

Батареи Бельчите замолчали. Часть орудий подбита, остальные – без снарядов. Но взять город не так легко. Здесь укреплены отдельные кварталы, отдельные улицы и дома. Вооружены все: тех, кто отказался драться, сейчас же расстреляли. Перебежчики объясняют, что командование мятежников, направив гарнизон Кодо и Медианы сюда, дало всей группе приказ держаться во что бы то ни стало и обещало скоро прислать подкрепления и продовольствие. Оно подбадривает фашистов через каждые два часа по радио. Потерять Бельчите – для него это значит потерять более двух тысяч штыков и важный узел обороны, почти на стыке арагонского и теруэльского фронтов. Если осада затянется, либо сюда прорвутся фашистские силы с северо-запада, либо сама колонна пробьется мимо вокзала и уйдет из города.