Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

В прошлом, повторяю, нет ошибок, и извинять мне Вас не в чем. Просто: в России теперь рубят лес и, конечно, летят и будут лететь щепки. Такой щепкой являюсь и я. Но Академию мне бесконечно жаль – началось разнузданное хозяйничанье клики и вряд ли Совет в силах будет справиться: он никогда не был хозяином, но этого не сознавал, теперь у него есть представление, чем бы должен был бы быть Совет, но у него не найдется силы не идти за педагогами, и какими еще педагогами – в этом трагизм Академии!

Как я живу? – плохо, откровенно говоря, так как оказался выброшенным на мель. Всеми силами стремлюсь из академической квартиры и должен в ней оставаться неопределенное время, так как найти квартиру в Москве невозможно. Во всех отношениях мне необходима работа, но и работы не нахожу – здесь мешает мое директорство, с грустью приходится констатировать. Тем не менее я бодр и горячо верю, что к.н. устроюсь, когда пройдет муть, поднятая революцией.

Вам, дорогой Владимир Феодорович, шлю горячий привет, крепко жму руку и прошу верить, что уходя из Академии, уношу с собой самые светлые воспоминания о Вас, о Вашей любви к Академии, о Вашем горячем желании сделать ей добро.

Моя связь с Академией все же не порвалась, воспитанники (см. [письмо] Казакова ниже) вспомнили меня в пасхальные праздники и собрали массу подарков для моей новой дивизии, которой я командовал. Я был этим очень тронут, но при этом вышло какое-то недоразумение, ответная моя депеша Казакову не дошла до назначения, и Казаков подумал, что я не хочу иметь с ним дело. Я был озадачен, когда получил от С. М. Долгова сначала депешу, а потом письмо следующего содержания:

«Действующая армия.

149-е полевое телеграфное отделение.

Генералу Джунковскому. Казаков телеграфно просил прислать человека взять приготовленные четыре коробки подарков ждет ответа. Долгов».

Письмо:

«г. Москва. 30 марта 1917 г.

Христос Воскресе, глубокоуважаемый Владимир Феодорович!

Исполнявший временно обязанности директора академии А. В. Казаков телеграфировал Вам, числа 20-го, с моего ведома, о том, что воспитанниками, по обычаю, заготовлено много подарков для солдат Вашей дивизии и вместе просил Вас, по бывшим примерам, прислать кого-либо за этими подарками. Не получая от Вас ответа и полагая, что Вы не желаете иметь с ним дела, Казаков обратился ко мне с просьбой телеграфировать Вам по этому поводу от своего имени, что я вчера и исполнил.

Надеюсь, что посланный Ваш уже в дороге, что задержка произошла по обстоятельствам военного времени. Я видел сам, с каким усердием ученики готовили эти подарки, и было бы жаль, если б они не попали своевременно по своему назначению. М. б., следует адресовать Вам теперь по другому адресу (я посылаю все на 149 полевое телеграфное отделение или почту. Командиру за тем же №).

Я очень беспокоюсь за Вас, представляя, как трудно положение командующих на фронте при совершившихся переменах и оживлении деятельности со стороны немцев.

От души поздравляю Вас со светлым праздником и желаю Вам помощи Божией.

Сердечно преданный и глубоко чтущий Вас

Я ответил сейчас же депешей, и недоразумение разъяснилось, и я получил от инспектора Казакова письмо следующего содержания:

«6 апреля 1917 г.

Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

После бесконечного ряда хлопот, розысков, с кем бы отправить подарки, я случайно, из газет, узнал о делегации от Вашей дивизии в Москву. Бросился я в штаб округа, в комендантское правление, в городскую думу, наконец в канцелярию солдатских депутатов, и нигде не мог узнать, где остановились Ваши стрелки. Только, благодаря счастливому случаю, я чрез Ю. М. Астрову, родственницу городского головы [346] [347], после многочисленных телефонных звонков по разным канцеляриям, добрался наконец до С. А. Шлиппе, который сообщил мне адрес Ваших депутатов. И какова была моя радость, когда поручик Шредер [348](такой добрый) согласился доставить Вам ученические подарки.

Если бы Вы знали, с какой трогательной любовью и заботливостью ученики – от мала до велика – собирали, сортировали и наполняли свои кисетики. Нигде в Москве в настоящее время нельзя достать махорки. Но ученики растормошили своих родных и сами рыскали повсюду, чтобы добыть табак, – и добыли. Один VIII класс дал на подарки более 300 руб. Ученики много раз повторили мне, чтобы я «непременно, непременно» доставил подарки Вам, глубокоуважаемый Владимир Федорович.

Вы можете представить себе, что я испытал, не получая от Вас известий (Ваша телеграмма пропала бесследно), упустив случай переправить вещи с г. Матвеевым, и как я рад теперь, исполнив настойчивую просьбу учеников.

У меня мелькали часто в голове невеселые и обидные мысли: не подозреваете ли Вы меня в чем-нибудь дурном, недостойном? не потерял ли я Ваше доброе ко мне отношение?

Вы, конечно, знаете, что произошло в Академии после Вашего ухода от нас. Вы нас теперь оставили, и потому без лести (она бесцельна) горячо прошу Вас: чистый, светлый Владимир Федорович, с открытой совестью уверяю Вас, что ни в каких интригах, ни в каких кознях против гг. Ефимова и Шелкова я не принимал ни малейшего участия. Это знает Совет, знают и педагоги. Сколько мог, я указывал Евгению Николаевичу, и Паисию Ивановичу на их ошибки. Но директор мало обращал внимания на мои слова и сторонился меня. Приходились и мне поневоле отходить в сторону. А раздражение у педагогов против директора нарастало и нарастало. Е. Н. Ефимов об этом знал, но ничего не предпринимал, чтобы разрядить сгустившуюся удушливую атмосферу.

И в марте месяце, для большинства неожиданно, взаимное недовольство педагогов и директора вылилось бурно, стихийно. Школа готова была развалиться, и в это время Совет поручил мне временно, по уставу, налаживать жизнь и довести школу в сохранности до новых выборов. Как я буду рад передать ее в другие более надежные руки!

Поймите меня, дорогой, глубокоуважаемый Владимир Федорович, искренне преданный Вам

Я ответил глубокой благодарностью воспитанникам за их добрую память обо мне.

1-го мая я получил от Общества любителей коммерческих знаний следующую бумагу:

«Ваше превосходительство,

глубокоуважаемый Владимир Феодорович!

Общество любителей коммерческих знаний с искренним сожалением выслушало в заседании своем 28-го апреля Ваше заявление о сложении с себя звания попечителя академии и президента Общества, в виду изменившихся условий русской государственной жизни, и поручило мне выразить Вам чувства глубокой, сердечной скорби по поводу принятого Вами решения.

Высоко ценя Ваше неизменное внимательное отношение к Обществу, истинно отеческие заботы Ваши о благе Академии, Общество не допускает и мысли, чтобы оно могло навсегда расстаться с Вами, и единогласно постановило избрать Вас своим почетным членом, прося Вас видеть в этом избрании посильное выражение своей душевной признательности за Ваши неусыпные попечения на пользу всем нам дорогой академии. С истинным удовольствием сообщая Вам об этом, прошу принять уверение в глубоком моем уважении и искренней преданности.