Жан-Жак Руссо - Исповедь

Наконец, думая и передумывая, вот к какой я пришел догадке. Когда мы виделись с ним последний раз, он угощал меня ужином у своих знакомых девиц, вместе с двумя-тремя служащими ведомства иностранных дел, людьми очень любезными, ни видом, ни манерой держаться не похожими на распутников; могу поклясться, что я, со своей стороны, провел весь вечер в довольно печальных размышлениях о несчастной судьбе этих женщин. Я не вносил своего пая, потому что ужином нас угощал г-н де Жуанвиль, и ничего не платил девицам, не дав им возможности заработать, как это было с падуанкой. Мы вышли вместе, довольно веселые и в добром согласии. Не возвращаясь больше к этим девицам, я через три-четыре дня отправился обедать к г-ну де Жуанвилю, которого с тех пор не видел, и встретил там описанный выше прием. Не умея придумать другую причину, кроме какого-нибудь недоразуменья, связанного с тем ужином, и видя, что он не желает давать объяснений, я перестал к нему ходить, но продолжал посылать ему свои сочиненья. Он нередко просил передать мне привет; и когда я однажды встретил его в фойе театра, он стал любезно пенять мне за то, что я перестал его навещать. Но я не изменил своего решения. Вся эта история производила скорей впечатленье размолвки, чем разрыва. Как бы то ни было, поскольку я не встречал его больше и не слыхал о нем с тех пор, было бы слишком поздно идти к нему после многолетнего перерыва. Вот почему г-на де Жуанвиля я не включаю теперь в мой список, несмотря на то что в течение довольно долгого времени бывал у него в доме.

Не стану раздувать список большим количеством имен, – знакомых менее близких или переставших быть близкими за время моего отсутствия, но с которыми я тем не менее продолжал иногда видеться в деревне, как у меня, так и у моих соседей, – например, с аббатами де Кондильяк и де Мабли, г-ми де Меран, де Лалив, де Буажлу, Ватле, Анселе и другими, – их было бы слишком долго перечислять. Вскользь упомяну я и о своем знакомстве с г-ном де Маржанси, дворянином для поручений при короле, бывшим членом гольбаховской группы, покинувшим ее, как и я, и бывшим другом г-жи д’Эпине, оставившим ее, как и я; упомяну также о знакомстве с его другом Демаи {380} 380 Демаи – второстепенный французский поэт, автор трех комедий, из которых поставлена была лишь упоминаемая Руссо «Потерянная записка, или Нахал» (1750). , знаменитым, но быстро позабытым автором комедии «Нахал». Маржанси был моим деревенским соседом, так как его именье находилось возле Монморанси. Мы были старые знакомые, а соседство и известное сходство жизненного опыта сблизили нас еще более. Демаи вскоре умер. Он был человек достойный и неглупый, но несколько напоминал героя своей комедии, был фатоват в обществе женщин, и они не особенно жалели о нем.

Не могу обойти молчаньем завязавшиеся к тому времени новые отношения, так повлиявшие на всю остальную мою жизнь, что я должен отметить их начало. Речь идет о г-не Ламуаньоне де Мальзербе {381} 381 Ламуаньон de Мальзерб Кретиен-Гильом де (1721–1794) – один из крупнейших сановников Людовика XV, отличавшийся сравнительно прогрессивным образом мыслей, боровшийся с злоупотреблениями и казнокрадством, покровительствовавший энциклопедистам; в описываемую эпоху он занимал пост главного цензора. , первом председателе налоговой палаты, в то время ведавшем печатью, которой он, к великому удовлетворению литераторов, управлял столь же просвещенно, как и мягко. Я ни разу не был у него в Париже; тем не менее я всегда видел от него большое снисхождение во всем, что касалось цензуры; и я знал, что не однажды он очень сурово одергивал тех, кто писал против меня. Я получил новые доказательства его расположения в связи с печатаньем «Юлии»: пересылать почтой из Амстердама корректуры такого большого произведения стоило очень дорого; г-н де Мальзерб, имея право бесплатной корреспонденции, разрешил направлять корректуры по его адресу и пересылал их мне также бесплатно, за подписью своего отца, г-на канцлера. Когда в Амстердаме сочинение было напечатано, он разрешил распространять его в королевстве только после того, как разойдется парижское издание, которое он велел отпечатать в мою пользу, вопреки моей воле. Поскольку эта прибыль была бы с моей стороны воровством у Рея, которому я продал рукопись, я не хотел принимать предназначенный мне подарок без его согласия, а когда он весьма великодушно это согласие дал, я решил разделить с ним сто пистолей, вырученных за парижское издание, но Рей отказался от них. Однако из-за этих ста пистолей мне пришлось испытать огорченье, о котором де Мальзерб не предупредил меня: роман был страшно искалечен, а распространение хорошего издания было отложено до той поры, когда разойдется плохое.

Я всегда считал г-на де Мальзерба человеком испытанной прямоты. Ни разу не было ничего такого, что заставило бы меня хоть на минуту усомниться в его честности; но при этом высоком качестве – он человек слабохарактерный и, желая оградить от беды тех, в ком принимает участие, иногда вредит им. Он не только велел выкинуть более ста страниц в парижском издании, но произвел сокращение, которое можно было назвать предательским, и в экземпляре хорошего издания, посылая его г-же де Помпадур. В этой книге у меня где-то говорится, что жена угольщика более достойна уважения, чем любовница принца. Эта фраза пришла мне в голову в пылу творчества, без всякого намека, клянусь в этом. Перечитывая роман, я подумал, что такие слова, пожалуй, сочтут намеком. Однако, придерживаясь чрезвычайно опасного правила ничего не выбрасывать, если совесть говорит мне, что я не имел в виду ни на что намекать, когда писал, – я не стал вычеркивать эту фразу и ограничился тем, что вместо слова «король», которое написал сначала, поставил слово «принц». Такое смягчение показалось де Мальзербу недостаточным; он выбросил всю фразу в оттиске, который велел нарочно отпечатать и вклеить как можно аккуратней в экземпляр г-жи де Помпадур. Этот маневр не укрылся от нее. Нашлись добрые люди, которые указали ей на это. Что касается меня, я узнал обо всем этом лишь долгое время спустя, когда начал испытывать на себе последствия ее гнева.

Не в этом ли заключается также первоисточник скрытой, но неумолимой ненависти со стороны другой дамы {382} 382 Не в этом ли заключается также первоисточник… неумолимой ненависти… другой дамы… — Руссо имеет в виду графиню де Буффле, любовницу принца Конти. , находившейся в подобном же положении, хотя я и не подозревал об этом и даже не был с нею знаком, когда писал свой роман? Книга вышла в свет, после того как знакомство уже состоялось, и я очень тревожился. Я сказал о своих опасениях кавалеру де Лорензи, но он посмеялся надо мной и уверил меня, что дама совсем не обидчива и даже не обратила внимания на эту фразу. Я поверил, – немного легкомысленно, быть может, – и весьма некстати успокоился.