Екатерина Дашкова - Записки 1743-1810

— Как, вы читаете по-гречески и скрыли это от меня? — спросила я. — Вы, вероятно, боялись меня унизить? Но я ведь вас предупредила, что я круглая невежда.

Она покраснела и смутилась, точно ее накрыли в чем-нибудь предосудительном.

Я с большим интересом осмотрела бесценные сокровища Портичи, найденные в Геркулануме, Помпее и др. местах. Двор жил в Казерте. Их величества приняли нас милостиво. Меня представила герцогиня Феролете (по обычаю неаполитанского двора, иностранки должны были являться ко двору в сопровождении какой-нибудь знатной неаполитанской дамы). Я купила несколько картин, статуй и эстампов. Мои ежедневные поездки не утомляли меня; напротив, день казался мне слишком коротким. У Гамильтона была драгоценная коллекция древностей; из них я особенно восхищалась кольцом с астреей [170]; так как, несмотря на превосходное описание этого камня Плинием [171], его никак не удавалось найти, то решили, что его вовсе не существует в природе и что этот великий натуралист видел его во сне. Вот каким образом обращаются с истинами, которым вследствие лени или невежества не находят объяснения; конечно, гораздо удобнее и проще их вовсе отрицать.

Мой сын часто ездил с королем на охоту, а мы с дочерью проводили вечера у леди Гамильтон в обществе m-me Дамер, которая вместе с хозяйкой своим образованием, любезностью и сердечным расположением очаровывала нас. Однажды я позволила сказать их величествам, что следовало бы утроить количество рабочих, производивших раскопки в Помпее, и когда она будет совершенно очищена от пепла, поставить на места всю мебель и утварь и приставить стражу к этим сокровищам, а затем объявить по всей Европе, что за известную плату можно видеть подлинную картину обычаев, утвари, жизни обитателей старинного города, сохранившегося в неприкосновенности, вплоть до объявлений на домах; я полагала, что этим расходы вернутся сторицей, так как со всего света стекутся знатоки, любители и просто зеваки, чтобы полюбоваться картиною, так сказать, говорящею, какую не могло бы заменить ни одно описание; можно было бы видеть прямо, как люди жили; а король этим сделал бы просто нечто волшебное, вырвав из рук времени и забвения живую картину столь далекой действительности. Король, очевидно забыв, что я говорю по-итальянски, обратился к ближайшему соседу на этом языке и сказал:

— Какая умная женщина. Она, кажется, права, а все антикварии, хотя и сходят с ума по всем этим вещам, не придумали ничего подобного.

Из этих слов я заключила, что король не рассердился на меня; не ответив ничего на мои слова, он сказал:

— Есть издание в нескольких томах с гравюрами всех предметов, найденных до сих пор; я велю послать вам этот сборник.

Я искренне поблагодарила короля за этот подарок, являвшийся для меня более ценным, чем всевозможные украшения.

Моя поездка на вершину Везувия чуть не стала для меня роковой. Я уже несколько дней чувствовала себя плохо, а эта утомительная экскурсия окончательно подорвала мои силы. Я не хотела звать неаполитанских докторов, так как мое недоверие ко всем врачам вообще сказывалось еще сильнее по отношению к этим; но, склоняясь на просьбы детей и m-me Дамер, я согласилась пригласить некоего Друммонда, англичанина, который не практиковал открыто, но с большим самоотвержением и рвением лечил своих друзей и соотечественников. Он спас мне жизнь, заставив меня принять вовремя дозу касторового масла, а климат и диета вскоре восстановили мое здоровье и позволили мне возобновить свои экскурсии.

Вскоре пришло и лучшее лекарство для меня. Курьер привез мне очень утешительное письмо от императрицы, писавшей мне, что она никогда не перестанет принимать искреннее участие в моих детях и что по приезде моем в Петербург она поставит моего сына на такую ногу, что я останусь довольна; а пока она назначала его камер-юнкером с чином бригадира. Она благодарила меня за план и устав ливорнского госпиталя, и все ее письмо вообще было крайне милостиво. Я поспешила ей ответить и излить ей всю свою благодарность, умоляла ее не жаловать сыну придворного звания, так как воспитание, которое я ему дала, не выработало из него царедворца, а зачислить его в гвардию, дабы он мог посвятить себя военной службе, к которой чувствовал призвание; я закончила письмо уверением, что через год буду у ног ее величества. С этой минуты я решила не терять времени, откланялась королевской чете и вернулась в Рим.

Министр испанского короля при папе, г. Азара, преподнес мне свои произведения и сочинения Винкельмана [172]. Я с удовольствием увидела снова моего друга Байерса и кардинала Берни и дольше, чем предполагала, пользовалась их обществом, так как вскоре в Рим приехал курьер, возвестивший о скором прибытии в Рим их императорских высочеств, великого князя Павла с супругой, и мне неприлично было покинуть Рим за несколько дней до их приезда. Три дня спустя они приехали, и я представила им своих детей. Они пробыли в Риме недолго, намереваясь остановиться в нем подольше по возвращении из Неаполя. Через несколько дней после их отъезда уехала и я.

Мы остановились в Лоретто всего на тридцать шесть часов для осмотра сокровищницы и гардероба Мадонны, которую переодевали в разные туалеты чуть не каждый день. Я любовалась чудными изумрудами в колоннах на золотых цоколях, пожертвованными Мадонне каким-то испанским королем. В Болонье мы пробыли два дня с половиной, дабы осмотреть произведения мастеров болонской школы. В Ферраре мы провели также два дня, а в Венеции наш представитель, маркиз Маруцци, приготовил для нас свой дом, окружив нас роскошью и великолепием. Он был очень многим обязан покойному моему дяде, государственному канцлеру графу Воронцову, и я приписывала великолепие оказанного нам приема его благодарности и тщеславию. Он только что получил орден Св. Анны и поэтому всюду в его доме, на дверях, на воротах, на экипажах красовались либо лента, либо звезда этого ордена. Он мне доставил самое большое удовольствие, которое было в его власти (и я им пользуюсь и поныне), уступкой двух великолепных картин Каналетти [173]. Я накупила старинных эстампов первых граверов, дабы по своей коллекции проследить развитие этого искусства вплоть до настоящей степени совершенства. В венецианских церквах и монастырях, несмотря на их мрачный внешний вид, есть много великолепных картин. Я осмотрела некоторые из них, пользуясь для этих поездок гондолами; подобные прогулки были всегда весьма приятны. Не стану говорить про республиканское управление Венецией и ее достопримечательности, так как я избегала во всей своей книге пользоваться правом путешественников — рассказывать все в подробностях, не щадя читателя; не отступлю и теперь от этого правила и прямо из Венеции отправлюсь через Падую, Виченцу и Верону в Вену.