Екатерина Дашкова - Записки 1743-1810

Я приехала в Петербург в 1782 г. Не имея дома в городе, я поселилась на своей даче в Кирианове, в четырех верстах от Петербурга. Моя сестра Полянская с дочерью первые посетили меня. Из всей моей родни она одна жила в Петербурге. Мой отец был генерал-губернатором во Владимире или, точнее, наместником двух губерний, так как он имел под своим начальством двух губернаторов. Через два дня после моего приезда я узнала, что князь Потемкин бывает каждый день со мной по соседству у своей племянницы, графини Скавронской, которая была больна после родов; я послала лакея сказать князю, что хочу дать ему маленькое поручение и прошу прислать ко мне одного из своих племянников, которому я и передам свою просьбу. На следующий день князь Потемкин сам приехал ко мне, в то время как я была с детьми у графа Панина. Мне было очень досадно, что он не застал меня дома. Через день он прислал мне генерала Павла Потемкина [177], я поручила ему, во-первых, попросить князя Потемкина исходатайствовать у императрицы разрешение приехать в Царское Село (куда никому нельзя было являться без особого приглашения) и представить ей своих детей, во-вторых, справиться у князя, в каком чине состоит мой сын и согласилась ли военная коллегия на назначение его адъютантом к фельдмаршалу графу Румянцеву. Генерал Павел Потемкин через два дня принес мне ответ, что Потемкин доложил о моем приезде императрице и что она повелела мне приехать в ближайшее воскресенье с детьми к обеду в Царское Село, где князь Потемкин сообщит мне все сведения о моем сыне.

Мне не удалось воспользоваться милостивым разрешением ее величества, так как накануне мой сын заболел жестокой горячкой. Он бредил целую ночь, а я в сильнейшем беспокойстве, забыв про ревматизм в коленях, простояла всю ночь босая у его постели. Все последующие дни я не принимала никого, кроме своей сестры Полянской и один раз на минуту Павла Потемкина, и то только потому, что дело касалось императрицы и я надеялась узнать что-нибудь насчет производства моего сына. Через четыре дня мой добрый и искусный доктор Роджерсон объявил моего сына вне опасности. В ту же ночь мой ревматизм поднялся в кишки, и я оказалась сама больной при смерти, но Роджерсон спас и меня. Он каждое воскресенье ездил в Царское Село, вследствие чего я поручила ему сказать императрице, как опасно мы были больны с сыном, вследствие чего я была лишена возможности воспользоваться ее разрешением явиться к ней и представить ей моих детей. Мое выздоровление тянулось более двух недель и было сопряжено с довольно сильными страданиями, так как припадки рвоты хотя и стали реже, но не прекращались вовсе, а спазмы в желудке и кишках давали себя чувствовать с прежней силой. Моя болезнь раздражала меня тем сильнее, что вследствие ее откладывалась моя поездка в Царское Село и, следовательно, повышение по службе и вообще устройство судьбы моего сына, который, благодаря бога, был уже совершенно здоров. Наконец мне с величайшим трудом удалось поехать в Царское Село. Я была еще очень слаба; при каждом толчке экипажа я обливалась холодным потом от сильных приступов боли и приказывала остановиться, чтобы передохнуть. Но чего только не способна перенести материнская любовь!

Мы приехали в Царское Село до начала обедни; в то время как императрица проходила через залу, где я ожидала ее в числе прочих придворных, я представилась ей, или, скорее, она ко мне подошла, сказала мне несколько любезных слов и выразила удовольствие по случаю моего возвращения в Россию. В качестве статс-дамы я сама представила ей свою дочь, а сына моего представил дежурный камергер. Несмотря на то что меня поддерживала радость свидания с императрицей и ее милостивый прием заставил меня позабыть, что я нахожусь в первом периоде выздоровления, я все-таки была еще настолько слаба, что не могла поспевать за императрицей во время шествия в церковь (путь был длинный, так как церковь находилась на противоположном конце дворца), и она была столь милостива, что замедляла для меня свои шаги и часто останавливалась, разговаривая со мной. По окончании обедни я так устала, что вовсе не могла следовать за императрицей и отстала от нее настолько, что нас разделяла целая комната; я попросила лиц ее свиты, которые смутились, не считая возможным меня опережать, идти вперед, не дожидаясь меня. В большой зале ко мне подошел Потемкин и спросил, чего я желаю для своего сына и в каком он состоит чине. Я ответила, что императрице известны мои пожелания; «что же касается до чина моего сына, то вы, князь, должны знать это лучше меня; двенадцать лет тому назад он был произведен в прапорщики кирасирского полка, и императрица повелела постепенно повышать его в чинах. Я не знаю, исполнено ли ее желание. Фельдмаршал граф Румянцев обратился в военную коллегию с просьбой назначить его адъютантом к нему; не знаю также, уважена ли его просьба».

Тотчас после нашего разговора князь уехал в город, что меня немало обеспокоило. Гофмаршал, подойдя ко мне, сообщил мне желание императрицы, чтобы я с детьми осталась с ней обедать.

Меня его слова удивили, так как с тех пор, как Петр I ввел у нас немецкий этикет, только известный военный чин давал некоторые преимущества и прерогативы, и мой сын в качестве прапорщика не имел права сесть за стол императрицы. Впоследствии я узнала, что на вопрос гофмаршала, как быть с князем Дашковым, императрица ответила: «Он, конечно, будет обедать со мною».

Я находилась в комнате, смежной с той, где императрица играла в шахматы в ожидании обеденного часа. Проходя через эту комнату в столовую, она сказала мне очень громким голосом, очевидно желая, чтобы все ее слышали:

— Я хочу, чтобы ваш сын на этот раз обедал, хоть он еще и прапорщик, со мной, дабы доказать, что ваши дети будут всегда пользоваться у меня особыми преимуществами в сравнении с другими.

Эти несколько слов глубоко тронули меня и окрылили надеждой. Никто, кроме государыни, не сумел бы так тонко и деликатно дать столь лестный оборот своей забывчивости насчет производства сына. За столом я сидела рядом с ней, и она все время со мной говорила. Я чувствовала себя хорошо и бодро, но ничего не могла есть. Императрица заметила это.

— Для вас приготовлены комнаты, чтобы вы могли отдохнуть, — сказала она мне.

Когда я после обеда удалилась в отведенные мне апартаменты, я убедилась, что не была еще так крепка и здорова, как мне это казалось за обедом; мне было так холодно, что пришлось затопить камин, и внутренние боли давали себя сильно чувствовать.

Вечером я сопровождала императрицу в ее прогулке; во внимание к моей слабости она замедляла шаг и присаживалась со мной на скамейки. После прогулки я вернулась домой, боясь разболеться в Царском Селе. На следующий день я получила копию с указа, которым мой сын назначался штабс-капитаном гвардии Семеновского полка, что давало ему ранг подполковника. Наша радость была неописуема. Я некоторое время была еще слаба, но под влиянием хорошей погоды и спокойного состояния духа я поправилась скорей, чем можно было ожидать.