Екатерина Дашкова - Записки 1743-1810

Князь Кауниц переменил тему разговора, чему я была рада, так как не хотела высказывать всего, что лежало у меня на сердце касательно Петра I.

Мы посетили картинную галерею и музей императора. Граф Кеглович передал мне, что князь Кауниц после обеда сообщил императору запиской наш разговор с ним. Я ответила на это, что я вовсе не так самообольщаюсь, чтобы думать, что такой выдающийся по своему образованию министр, как князь Кауниц, найдет нужным сообщать мои слова просвещенному монарху и что я потому так горячо возразила князю, что люблю одинаково истину и свою родину. С того времени граф Кеглович каждое утро осведомлялся о распределении моего дня.

Накануне моего отъезда он настаивал на том, чтобы я его отложила, по крайней мере еще на несколько дней, так как император еще не выздоровел; я ему ответила, что путешествую не для своего удовольствия, а что наметила себе план, как мать и наставница; все мои поездки преследовали одну цель, поглощавшую меня всецело: образование и воспитание моего сына, что я в письмах к его величеству королю Прусскому еще из Италии просила его позволить моему сыну сопровождать его на маневры и, получив от него милостивое на то разрешение, не могла терять ни минуты; я объявила, что в тот же вечер осмотрю еще раз чудную императорскую коллекцию и затем буду ужинать у князя Голицына. Я просила и его приехать туда, чтобы провести вместе последние часы, так как должна была уехать с рассветом на следующий день.

После нашего обеда мы пошли в музей, куда сейчас же вслед за нами вошел император с зеленым шелковым зонтом на глазах. Его величество наговорил мне много любезностей, но так ласково, просто и сердечно, что, хотя я и сознавала, что его похвалы преувеличенны и незаслуженны, я не смутилась. Он сказал, что очень сожалеет, что не мог пользоваться моим обществом; об императрице он говорил с благоговением, украшая своими отзывами о ней те немногие часы, которые я провела в его обществе. Затем он мне предложил выбрать из его кабинета какие угодно дублеты и простился со мной, заявив, что, зная мою любовь к естественным наукам, не решается дальше отнимать у меня драгоценное время. Я выбрала кое-какие образцы минералов Венгрии и других провинций.

Мы отужинали у нашего посла и на следующий день отправились в Прагу, где остановились сколько нужно было, чтобы мой сын мог узнать подробности военного искусства в Австрии и осмотреть крепость, стоявшую на страже Богемии. Я купила здесь очень дешево коллекцию окаменелостей различных пород деревьев и образцы мрамора; затем мы поехали в Саксонию. Я пробыла несколько дней в Дрездене, где князь Сакен дал в нашу честь ряд великолепных празднеств. Мы несколько раз посетили картинную галерею; галереи графа Брюля уже не было в Дрездене; она была приобретена Екатериной Великой, которая любила и поощряла искусство и обогатила Россию сокровищами живописи и скульптуры, о которых в России до нее не имели и понятия.

Подходило время смотров и маневров в Пруссии, так что нам нельзя было дольше оставаться в Дрездене и мы поспешили в Берлин. Королевская семья встретила меня с обычной любезностью. Мы с удовольствием увидели нашего дорогого князя Долгорукого на том же посту посланника. Его дружба ко мне и моим детям была искренна; он представил моего сына министру (королевская семья его уже знала), а генерал-адъютант короля, граф Герц, представил его Фридриху Великому в Потсдаме. Его величество принял его очень милостиво и объявил, что будет рад взять его с собой на маневры.

Вскоре король приехал в Берлин на смотр сорокадвухтысячного войска, происходивший в Тиргартене.

Во время смотров король никогда не принимал дам; однако он выразил желание видеть меня и объявил, что, если мне любопытно быть на смотру, меня возьмет с собой супруга наследника и что там его величество меня и увидит. Графу Финкенштейну было повелено объяснить принцессе, где и когда король подойдет ко мне.

В день, назначенный для столь лестного для меня события, принцесса (впоследствии прусская королева) заехала за мной в гостиницу. Каково было мое удивление, когда экипаж остановился в Тиргартене и принцесса сказала мне;

— Выходите теперь, княгиня; здесь старик дядя с нами будет говорить; я сама прокачусь, так как у меня нет никакого желания видеть это старое чучело.

Выходя из экипажа, я, к моему большому удовольствию, увидела князя Долгорукого, стоявшего тут же. Через полчаса король, не отпустив еще войска, подъехал ко мне, слез с лошади и, сняв шляпу, вступил со мною в разговор, к удивлению всей армии: никогда еще король не разговаривал с женщиной во время смотра. Когда король ушел, принцесса приехала за мной. На следующий день я ужинала у королевы, которая, подобно всей королевской семье, обходилась со мной не только милостиво, но ласково и сердечно, как со старой знакомой.

Супруга принца Генриха сказала мне за ужином, что мое имя будет отмечено в истории, так как король сделал для меня исключение из общего правила. Вскоре мой сын уехал с королем на маневры.

Я с сожалением и грустью покинула Берлин, но, сев в экипаж, так спешила догнать сына, что въезжала в ворота города в ту минуту, как король выезжал из него. Он любезно раскланялся мне и сказал потом князю Долгорукому, что только такая хорошая мать, как я, может так точно рассчитать время и не потерять ни минуты, чтобы обнять сына. Я нашла его совершенно здоровым, в восторге от короля; он воздавал должное прусским войскам и офицерам, с которыми старался ближе познакомиться.

Отдохнув один день, мы отправились в Кенигсберг, где генерал Меллендорф сказал мне, что король выразился о моем сыне, как о молодом человеке, обещающем отличиться в военном деле. Впоследствии я узнала, что король писал то же самое своему посланнику в Петербурге.

Через несколько дней мы поехали через Мемель в Ригу. Губернатор Броун уговорил меня остаться два дня в столице Ливонии, где имя моего отца пользовалось глубоким уважением, так как он всегда защищал интересы ливонцев в Сенате и успешно боролся с мнением некоторых своих товарищей. Он был слишком образован и великодушен, чтобы уничтожать целый ряд привилегий, дарованных и подтвержденных нашими государями, только потому, что русское дворянство было лишено их. Екатерина Великая даровала ему эти права и тем сравняла нас с дворянством ливонским. В царствование императрицы Елизаветы ливонское дворянство приняло моего отца в свою среду.

Покинув Ригу, мы останавливались только ночевать и беспрепятственно прибыли в Петербург.

Таким образом закончилось путешествие, которое я имела мужество предпринять для образования моего сына, располагая скудными средствами, и которое довела до конца, сделав только немного долгов, которые я легко могла выплатить в несколько лет, живя уединенно в деревне, что я и намеревалась сделать.