Эдуард Скляров - Записки бывшего милиционера

К этому времени моя старшая дочь Ирина работала мировым судьёй, и наступил момент для решения вопроса, быть ли ей судьей на второй срок. Открытым текстом ей заявили, что шансов практически нет, поскольку у неё есть родственник-адвокат. Короче, я подал заявление и перестал быть адвокатом, о чём, кстати, ничуть не жалею. Я снова стал свободным юристом, свою работу определяю, как считаю нужным, избавился от уголовных дел, участвовать в которых стало морально тяжело, избавился от необходимости посещать следственный изолятор (СИЗО), где содержатся обвиняемые и подсудимые, в отношении которых избрана мера пресечения в виде заключения под стражу. Если в молодости, будучи следователем, я посещал СИЗО без проблем, то с возрастом стало тяжело работать с арестованными, особенно с теми, кого посадили по глупости следователей и судов без всякой на то необходимости. Но больше всего стала убивать специфическая тюремная вонь, она стала для меня абсолютно непереносимой.

Вспоминая свой труд в качестве следователя, явно вижу изменения, произошедшие за сорок лет. Есть плюсы, к которым я бы отнёс нынешнюю большую самостоятельность и независимость следователей, но есть и минусы. Даже простое сравнение содержания обвинительных заключений, которые составлялись следователями по итогам расследования дела в моё время и составляются теперь, показывает большую разницу: ранее это было, по сути, краткое резюме со справочным разделом по материалам дела, а теперь — подробное изложение в одном документе содержания всех имеющихся в деле документов, всех обстоятельств, установленных следствием, всех доказательств, имеющихся по делу, и подробнейший текст обвинения, который опять-таки повторно содержит описание всех обстоятельств совершённого преступления. Судье, по сути, не нужно листать тома дела, ему достаточно прочитать обвинительное заключение. Но в этом-то, мне кажется, и есть большой минус, так как при наличии одних и тех же материалов обвинительное заключение можно составить так, что и расстрела будет мало, а можно и так, что будет достаточно условного наказания.

И ещё один отрицательный момент я обнаружил в работе современных следователей. Нормы уголовно-процессуального кодекса, регламентирующие вопросы возбуждения или отказа в возбуждении уголовного дела, таковы, что не допускают произвольного подхода следствия к этому вопросу. Закон требует наличия, во-первых, повода, то есть информации в любом виде о совершённом преступлении, и, во-вторых, основания, то есть достаточных данных о совершённом преступлении. К примеру, взял человек чужую вещь, присвоил её без оплаты, хотя и обещал собственнику заплатить, да и денег, как оказалось, у него для оплаты-то не было. По закону уголовное дело должно быть возбуждено безусловно. Но в нынешнее время следователи требуют, чтобы в заявлении уже были доказательства, что человек ещё до того, как взять чужую вещь, имел умысел на её присвоение без оплаты. Если умысел не доказан, то следует отказ в возбуждении уголовного дела, так как нет, видите ли, состава преступления, и добиться чего-либо заявителю практически невозможно. В моё время такие действия следователя расценивались как сокрытие преступления, и за это он получал дисциплинарное, а порой и уголовное наказание.

Считаю, что давно назрела необходимость в реформировании расследования уголовных дел, которое должно заключаться не только в выделении следствия в самостоятельную структуру, а, прежде всего, в ликвидации разделения его на разные формы расследования: дознание и следствие. Когда-то, может быть, это и нужно было, но не сейчас. Орган расследования должен быть один — следствие. Ликвидация дознания (как формы расследования) прекратит отфутболивание материалов о преступлениях из одного ведомства в другое. Но за ним (так называемым дознанием) надо оставить функцию проверки сообщений о преступлениях, которая не должна сводиться к фактическому расследованию (без возбуждения уголовного дела), а только к формальному установлению наличия поводов и оснований для возбуждения уголовного дела. Об этом говорит уголовно-процессуальный закон, вопреки существующей установке руководителей следственных органов, исходящей из позиции «чем меньше уголовных дел, тем меньше работы». Что касается градации уголовных дел от простых до сложнейших многоэпизодных, то этому должна соответствовать и официальная категорийность следователей: от начинающих, не имеющих опыта, до суперспециалистов, мастеров своего дела.

И вот ещё что хочется отметить. Как адвокат я нередко бывал в милицейских следственных кабинетах, и даже в кабинетах Октябрьского ОВД, где сам когда-то начинал следователем, а потом работал начальником следственного отделения. И обнаружил, что ничего не изменилось, кроме появления компьютеров. Та же захламлённость, та же грязь, такая же древняя ломаная мебель. А ведь прошло почти четыре десятка лет! Не перестаю удивляться, почему государство, уделяя много внимания федеральным судам, оставляет следствие, как и милицию в целом, практически в нищете.

А в каких условиях иной раз приходится работать в судах! Можно, конечно, понять, когда властям наплевать, в каких условиях работают сами судьи, особенно мировые. Например, пару лет назад я представлял интересы своего клиента в Санкт-Петербурге. Мировой судья заседал в комнатушке, где одновременно находились рабочие места секретаря судебного заседания, помощника судьи и работников его канцелярии, а для принятия решения судья заходил в закуток, огороженный фанерными щитами в этой же комнате, размером чуть больше телефонной будки. Но я никогда я не пойму, почему судье или тому, кто должен обеспечивать его работу, не приходит в голову поставить хотя бы маленький столик для сторон дела (истца и ответчика), а то ведь им приходится все бумаги и папки держать в руках и на коленях. А когда материалов по делу несколько томов, и из них, например, надо выудить необходимый документ в нужный момент? Хоть один судья пробовал это сделать в таких условиях? В большей степени, конечно, подобные ситуации наблюдаются у судей, ведущих гражданские дела.

Более того, лично у меня не раз складывалось впечатление, что некоторые судьи преднамеренно создают невозможные условия для нормальной работы сторон в процессе. Много ли ума надо, чтобы догадаться поставить стол для бумаг и прибить на стену вешалку, дабы участники процесса могли верхнюю одежду не держать на коленях и не сидеть на ней, а элементарно повесить на какой-никакой крючбк. Гардеробов-то в судах до сих пор нет.

Как-то в одном издании прочитал заметку из старинной «Судебной газеты» за 8 февраля 1887 года такого содержания: «По одному делу пришлось мне быть в Конотопском съезде мировых судей. Явившись на съезд, я был весьма удивлён его обстановке — стол (накрытый красным сукном) есть только для судей, ещё два столика, как разъяснил служитель, — для прокурора и секретаря, а для сторон ни столиков нет, ни стульев. Оказалось, что съезд умышленно не ставит стульев, чтобы много не говорили, особенно адвокаты. А как же быть адвокатам, которые приносят с собой дела, книги разные? Да держат в руках, а так как держать дела тяжело, то они говорят мало, спешат окончить, чтобы избавиться от тяжести…» Оказывается, с тех пор практически ничегошеньки не изменилось.