Том Рейсс - Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма

Как и многие инициативы последних лет Старого порядка, новые расистские законы слабо применялись на практике [313]. С этой точки зрения, в неэффективности королевского правления скрывалось человеколюбие. Чтобы приемники заработали в полную силу два десятилетия спустя, понадобился лидер совсем иного склада – Наполеон Бонапарт. До той поры негры и мулаты во Франции будут пользоваться полной свободой, а потому в полной мере смогут понять, что значит лишиться ее.

Хотя Тома-Александр был темнокожим человеком, а его африканское происхождение не вызывало сомнений, современники не относились к его внешности пренебрежительно. Скорее восхищались и прославляли ее. «Один из красивейших людей [314], которых вы только можете встретить, – говорилось в 1797 году в краткой биографии, – чьи привлекательные черты лица сочетаются с благородством и любезностью». Его «темная, очень темная» кожа [315]и неевропейская внешность не считались признаками примитивности и неполноценности (как это бывало почти во всех подобных случаях на протяжении последующих двухсот лет), а скорее наводили на мысль об отзвуке античных времен, когда великие цивилизации служили плавильными котлами Древнего мира. «Его вьющиеся волосы напоминают кудри греков и римлян», – продолжал автор биографии 1797 года. В этот период – период неоклассицизма – почетнее комплимента не было.

Телосложением Тома-Александр вполне мог поспорить с древнегреческим героем: широкие плечи, тонкая талия и сильные, хорошо сложенные ноги. Он был «хорошо сложен [316]во времена, когда хорошее телосложение становилось преимуществом, – напишет его сын. – К моменту женитьбы… его нога по ширине не уступала талии моей матери» (В отличие от последующих эпох, красивые ноги тогда были гораздо важнее для мужчин, носивших трико или бриджи, нежели для женщин с их длинными, ниспадающими до пола юбками.) Тома-Александр был высоким человеком – около 1 метра 85 сантиметров [317], тогда как средний рост мужчины [318]не превышал метр семьдесят. А его силу современники вскоре станут сравнивать с мощью Геркулеса, пусть даже кисти его рук и ступни [319], по отзывам знакомых, были столь же тонки, как у городских леди, за которыми он ухаживал.

Внешность Тома-Александра оказалась отличной визитной карточкой для эпохи, когда крепкое телосложение человека считалось признаком как мужества, так и силы и когда даже горожанин проводил много времени верхом на коне и мог танцевать весь вечер напролет с изяществом, присущим сегодня только профессиональным артистам. Природные качества позволяли юноше делать все это так же хорошо или лучше, чем молодые люди, рожденные для подобной жизни.

«Среди утонченной молодежи того времени [320], – напишет сын Тома-Александра, – среди Файеттов, Ламетов, Дийонов, Лозунов, которые были его товарищами, мой отец вел жизнь сына истинного дворянина». В придачу к новым навыкам, освоенным в академии, многое из того, что он еще мальчиком делал в холмах Большой Пещеры, сейчас сослужило ему хорошую службу. Французские дворяне считали охоту привилегированным видом спорта и лучшим способом держать себя в форме для возможных битв (охота была любимым времяпровождением Людовика XVI [321]наряду с лужением часов и дверных замков). Очень кстати для Тома-Александра, пусть даже животные и характер местности существенно отличались от того, к чему он привык на Сан-Доминго. После охоты обязательно наступал черед пира [322]в соседнем замке или даже дворце, причем меню могло состоять из десятков разновидностей закусок и такого же количества видов блюд из рыбы, птицы и дичи, не говоря уже, конечно, о винах, супах, десертах, десертных супах и вновь винах. Окружающую обстановку, как правило, оживляли водопады, сады с подстриженными деревьями, пруды, фейерверки и выступления театральных трупп под открытым небом с прекраснейшей музыкой, которая звучала как будто из-под земли – благодаря моде прятать оркестры в специально выкопанных ямах (в отличие от современных вечеринок, когда живая музыка лишь повышает престиж мероприятия).

Тома-Александр вел жизнь, о которой семья Дави ранее могла только мечтать. В его годы Антуан – так же, как братья, – выучился фехтовать не в академии, а на войне. Любому из представителей поколения его отца доходов хватало только на содержание собственности в Ко.

Антуан всецело поддерживал роскошный стиль жизни [323]сына, быть может стремясь через него реализовать свои прежние желания. Также возможно, что он тем самым нарочно злил зануду-мужа своей племянницы, графа де Мольде, чье бывшее состояние Антуан и Тома-Александр сейчас транжирили с максимально возможной скоростью. Они добились успеха в Париже [324], столице империи, мира – столице всего! Здесь они пили кофе из Сан-Доминго с сахаром из Сан-Доминго, причем пользовались для этого чашками, окованными серебром из Перу и золотом из Гвинеи. Именно сюда стекались все товары империи, и именно здесь в конечном счете также оказались и Антуан с Тома-Александром.

Юноша мог привести хозяев вечеринок в восторг своими историями о жизни в колонии, на краю цивилизованного мира, о противостоянии с аллигаторами и пиратами. Наибольшую привлекательность для этого утонченного общества Тома-Александру, помимо внешности, хороших манер и обаяния, придавал тот факт, что он был «американцем» [325].

Во Франции конца восемнадцатого века термин «американец» обычно использовался как синоним выражения «темнокожий человек». Тома-Александр происходил с американских островов, где производили сахар, а потому был бывшим рабом или сыном раба. Он прибыл во Францию недавно, тогда как шевалье де Сен-Жорж покинул острова примерно за четверть века до него, однако значения это не имело: оба всегда будут считаться в Париже «американцами». Слово, которое неявно выражало разный характер отношений: лесть или презрение, – но всегда значило больше, чем место рождения. С 1778 года у него появился еще один смысл: «соратники».

Горстка белых британских колонистов, живущих в Париже, также считалась «американцами» (хотя, если строго следовать принятым во Франции критериям, все они были креолами). В начале февраля 1778 года Франция официально вступила с ними в союз [326], чтобы помочь добиться независимости от Англии. Переговоры о союзе вел Бенджамин Франклин, которого парижане с любовью прозвали электрическим посланником [327]. А подписал молодой король Людовик XVI, став, таким образом (ирония настолько очаровательная, что никто об этом не упоминает), ведущим мировым спонсором антимонархического мятежа и революции.

Правительство Людовика XVI поддерживало американцев, чтобы отомстить Англии за сокрушительное поражение Франции в Семилетней войне – за потерю французской Северной Америки и унижение во французской Индии [328]. Для министров в Версале Американская война за независимость была самой последней битвой в глобальной борьбе двух стран за торговое и колониальное могущество – противостоянии, которое продолжалось целый век. Англия вышибла Францию из обеих Америк в 1763 году. Франция надеялась отыграться в 1778 году.