Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование

А то, что эта книжка лучше – факт, и 1:0 в твою пользу. Ведь, знаешь, почти у всех вторые книжки как-то хуже выходят, слабее, водянистее.

Насчет водянистости, правда, оговорка у меня есть, уж какие-то все больно здоровые рассказы ты пишешь – два-три листа, подумать только!

Как только получил твою книжку, собрал тут нескольких и стал читать. Прочли Чехова и Кока Ваську («Две осени» и «Наш кок Вася». – И. К. ). Чехов очень понравился, хотя и компелятивный рассказ, как я теперь понял (я недавно почитывал письма Чехова). А на Ваське все крепились, но как дошли до того, как механик штаны свои Ваське отдает, так и заревели, ей-богу! И я ревел, сволочь этакая. Ну да ладно, молоток ты, словом, дядя.

Зашился я со сценарием [189]. Ты, дурак, недоволен, что продал право экранизации, а я так наоборот, жалею, что не пришла эта гениальная мысль мне раньше в голову. Ужасно занудистое дело эти сценарии. И впредь, если кто-нибудь вознамериться поставить фильм по моему рассказу, продам я его с потрохами за милую душу.

У вас там в Ленинграде много гениев развелось, но ты им не завидуй, даже больше – не думай о них. Ни хрена это не гении, это просто люди, принимающие других людей за круглых идиотов. Гениальничают они обычно год-два, а потом как сквозь землю проваливаются. А ты вот работаешь упористо, ты не гений, но ты писатель, и если гениев сейчас у нас вообще нету, то и писателей кот наплакал.

Видишь, какие я тебе слова говорю. Это я нарочно, чтобы ты не хныкал. И бросай скорее кино! – на рассказах заработаешь в сто раз больше, да и потом рассказы – твоя стихия.

Ремарк молодец. Тут живет его переводчик [190], так я даже как-то на переводчика с робостью гляжу, как будто это половина Ремарка. (Он переводил «Тр<���иумфальную> арку».)

Так-то, дядя. Хочется повидать тебя, да неохота в Питер ехать – «север вреден для меня».

Передай мой привет и соболезнования М. С. Довлатовой [191].

В Москве было собеседование с молодыми, с коими говорил Щипачев [192]. Мы тоже выступали и требовали 1) посылать нас за границу, 2) омоложать за счет нас редколлегии толстых журналов.

Ну, будь здоров, большой привет маме и брату [193].

Остаюсь всегда любящий тебя

И не завидуй ремарковским героям – двойной кальвадос или мартини, – это всего-навсего 60 гр. Далеко им до нас!

Письмо не публиковалось.

21 марта 1960. Москва

Здравствуй, Витя!

Вчера «Знамя» в лице Дмитриева [194]заказало мне статью о тебе. Вот так, старик, теперь ты закури сигарету, прищурь правый глаз, сядь за машинку и напиши мне большое письмо, в котором изложи свое кредо, т. е. чего ты хотел и хочешь сказать своими рассказами. Я это прошу потому, что могу не точно тебя понимать, да и никто, вероятно, так не знает, чего, собственно, хочет писатель, как этот самый писатель.

Видно доля моя такая – поддерживать своим могучим словом всяких таракашек, копошащихся в ногах литературы. То Горышин [195], то Коринец [196], то ты…

А в общем я рад, что могу тебя поругать, стервеца, держись, старик, полетят от тебя пух и перья!

Дела у меня плохие, везде застопорилось и нигде наверно ничего не выйдет. Посему скрываюсь я, яко дым от огня, и уезжаю в начале апреля в Дубулты. Постарайся написать мне до конца марта, чтобы я получил твое письмо, а в Дубултах я уж буду писать статью.

Как тигры [197]?

Добиваю еще сценарий – вот занудная штука!

Прощай, Витя, поклон матушке и брату. Как-то у вас там в Питере? Небось худо? Поехал бы ты куда-нибудь в дом тв<���орчества>! Только не в Дубулты! Поезжай в Ялту или Коктебель!

Что за семинар молодых был у вас и участвовал ли ты в нем?

Ну ладно, всего доброго! Пиши!

Меня начали переводить в Югославии, прислали письмо: господину Казакову, вот собаки!

Письмо приводится в воспоминаниях «Опять название не придумывается» («Нева», 1986, № 4).

7 сентября 1960. Москва

Милейший кэп!

Ты меня узнаешь? Или окончательно погряз в блаженстве своего величия? А я, бедный, хочу тебя порадовать. Твое имя мелькнуло вкупе с моим в варшавском сборнике сов<���етских> рассказов. Ты там объявился со своим Росомахой («Путь к причалу». – И. К. ), я – с «Манькой». Это очень неплохо, старик, хотя и не платят они, собаки, денег. Но все равно! Смотри на это в высшем смысле. Это, знаешь ли, некоторая честь – доказывать полякам, немцам и прочим шведам, что наша литература существует и что она вовсе не дала дуба, как в этом уверены некоторые прочие шведы. Это есть миссия. Нам надо не учиться у них писать, а учить – а к этому идет, раз вышли на европейскую арену такие писатели как Виктор Конецки. (Это тебя так по-польски именуют – Конецки.) При каждом новом переводе они будут отбрасывать от твоей фамилии по букве, пока не останется Конец.

Увидишь Горышина [198], скажи, что и он появился на Западе, а именно в чехословацком журнале «Светова литература» и что прекрасные там к нему иллюстрации. Есть там также и Ричи Достян [199]. Есть и твой лучший друг Э. Шим [200]. Вообще мне видно суждено возглавлять вас чертей, потому что каждый раз к какому-нибудь моему гениальному творению пристегивают на закуску несколько ваших вшивых рассказов.

Но, старик, иллюстрации там дивные, и мне даже несколько стыдно стало, когда к таким фиговым вещам как рассказы Достян и Шима рисуются такие прекрасные иллюстрации.

«Светова литература» № 3 за этот год, так и скажи Горышину. Хотя, очень может быть, он уже знает, получил и насладился.

Читал я и статью о тебе в «Литгазете» [201], очень тебя поздравляю, ничего особенного в ней нет, но все-таки очень хорошо, что они тобой заинтересовались. Конечно ты и тут не утерпел и слизнул один свой рассказ у меня, другой у Нагибина [202]. Кстати, напиши Нагибину и пусть он тебе вышлет бутылку коньяку – я-то помню, что не ты у него, а он у тебя слизнул свои «Пути-дороги», а вот видишь как оборачивается. Ну а я тебя прощаю.

Был я на Севере, очень славно съездил, и теперь с натугой ворошусь в своих записках и пишу не более, не менее как путевые очерки и не более, не менее как листа на четыре [203]. Не все тебе писать свои пухлые рассказы, надо и другим…

Вообще, кэп, славно жить на этом свете, хотя и сидишь ты сейчас как обычно, без денег. Все-таки славно чувствовать в себе какие-то силенки, видеть мир Божий, обливаться слезами и сопеть носом от обилия в нем хорошего, настоящего.

Был я в Печорах, городок божественный, женщина со мной была того лучше, забирались мы и в Эстонию и так там, милый мой, хорошо, что я жалею – почему я не эстонец.

От Москвы я совсем отбился, не живу в ней и дня. Только приехал и вот уже уезжаю на Оку. Пиши мне, пожалуйста, по такому адресу: Тульская область, Заокский район, п/о Страхово, дом Поленова, Ю. Казакову. Буду я там до октября.